Кремль. Президенты России. Стратегия власти от Б. Н. Ельцина до В. В. Путина

Млечин Леонид Михайлович

Правила конспирации — на всю жизнь; болтунов в госбезопасности не терпят, хотя ничто человеческое и им не чуждо, и после обильных возлияний они иногда выкладывают женам то, что тем знать совсем не обязательно.

Разведчики не только привыкают скрывать свое подлинное занятие, но и таят свои истинные эмоции, чувства и взгляды. Когда разведчик с кем-то беседует, он пытается узнать о собеседнике все, при этом ничего не сказав о себе. Он постоянно прикидывает, что вы за человек, можно ли с вами иметь дело, выясняет, какие у вас связи. Разведчик подозрителен, его так воспитывали.

Возможно, это

остается на всю жизнь. Бывший помощник Ельцина Георгий Сатаров говорит, что Путин «не доверяет никому. Ельцин мог увлекаться, влюбляться, доверять, иногда незаслуженно. В Путине ощущается тотальное недоверие... Ельцин не боялся сильных людей в своем окружении. Новых масштабных фигур, выдвинутых Путиным, не видно».

В разгар кризиса вокруг НТВ весной 2001 года Путин принял одиннадцать журналистов четвертого канала — после того как Светлана Сорокина обратилась к нему с телеэкрана с просьбой встретиться и поговорить. Они были знакомы, оба из Ленинграда, к Светлане президент относился с уважением.

После разговора Сорокина, человек честный и открытый, похоже, была разочарована больше других. Она, видимо, надеялась, что сумеет что-то объяснить президенту, раскрыть ему глаза, убедить, что он не прав, а натолкнулась на железную стену. Журналисты потом говорили, что Путин жестко делит людей на своих и чужих. И потому достучаться до него невозможно.

Он внимательно слушает, но не для того, чтобы понять точку зрения собеседника или оппонента, а потому что его этому учили. У собеседника это создает иллюзию не только внимания, но и согласия, которого в реальности нет и в помине. Путин соглашается только с теми, кого считает своим. А к остальным относится с подозрением. У Путина есть свое мнение, и он сопоставляет это мнение с наблюдениями за человеком, который напрасно пытается его в чем-то убедить...

Разведка — это военизированная организация, хотя там не надо поминутно щелкать каблуками и можно дискутировать со старшим по званию. Может быть, поэтому политологи отмечают, что Путину привычнее и приятнее иметь дело с людьми в погонах, которые не только слушают, но и слушаются, что «он действует как отец-командир, а не как лидер демократической державы. Он предпочитает командовать, а не убеждать».

Всем разведчикам присваивают воинские звания, но форму они не носят. Надевают мундир, только когда нужно сфотографироваться на удостоверение. Для этого в служебном фотоателье хранятся форменные рубашки с галстуками и несколько кителей с разными погонами.

Естественно в разведке обращаются друг к другу не по званиям, а по имени-отчеству, то есть атмосфера более демократическая, не сравнишь с другими структурами госбезопасности, особенно с контрразведкой. Атмосферу в разведке определяют и сами люди — с двумя образованиями, владеющие несколькими иностранными языками, поработавшие за рубежом. И в центральном аппарате разведки, и в зарубежных резидентурах было принято все проблемы обсуждать. Каждому офицеру предоставлялась возможность высказаться, изложить свою точку зрения, хотя последнее слово оставалось, разумеется, за руководителем.

Тем не менее у любого разведчика развито чувство субординации, исполнительность, привычка выполнять приказы и отдавать их.

Не воспитывает ли все это в человеке

привычку больше подчиняться, чем самому принимать решения? И не испытывает ли бывший разведчик большие психологические трудности, оставшись без командира и приняв на себя всю ответственность?

На этот вопрос нет однозначного ответа. Конечно, служба в КГБ воспитывала в первую очередь привычку подчиняться, но люди ведь разные. Есть исполнители от природы, есть способные к самостоятельности.

Самое страшное для разведчика — провалиться. Если офицера брали с поличным и высылали из страны, на его оперативной карьере фактически ставили крест. Загранкомандировки заканчивались, как и вообще интересная работа, и до пенсии предстояло заниматься бумажной работой. В этом смысле служба в Восточной Германии, куда получил назначение молодой офицер Владимир Путин, считалась безопасной. Здесь горели только по бытовым мотивам — напивались или заводили роман с немкой.

Кстати говоря, до 1987 года руководителем представительства КГБ в ГДР был Василий Тимофеевич Шумилов, тоже ленинградец, бывший первый секретарь Ленинградского обкома комсомола. Его взяли в органы госбезопасности, когда бывшие руководители комсомола Александр Шелепин и Владимир Семичастный обновляли кадры КГБ. Но когда Брежнев убрал из политики и Шелепина, и Семичастного, Шумилова перевели в ГДР. Он понимал, что московские люди присматривают за ним, вел себя осторожно и снисхождения землякам не делал.

Путин рассказывал журналистам, как ему трудно приходилось первые месяцы в ГДР. Звонят телефоны, а он боится взять трубку, потому что вдруг не поймет, что там немцы говорят, и не сможет правильно ответить... Но языковой барьер он преодолел быстро.

ЕГО ЗВАЛИ «ШТАЗИ»

В Санкт-Петербурге, когда Владимир Путин уже работал в мэрии у Собчака, его за глаза ласково называли «штази» — так сокращенно именовалось министерство государственной безопасности ГДР, с которым он тесно сотрудничал во время командировки в Восточную Германию.

Министерство госбезопасности ГДР представляло собой огромного спрута, опутавшего всю страну. После крушения ГДР открылись архивы госбезопасности, и там обнаружилось шесть миллионов досье. Желающие имеют возможность ознакомиться со своим досье.

Сейчас в комплексе зданий на Норманенштрассе в Берлине, которые принадлежали МГБ ГДР, работает комиссия, которая разбирает архивы госбезопасности. Я был там, в этих серых и тусклых зданиях: низкие потолки, линолеум на полу, стандартная мебель. Стены сделаны из звукопоглощающего материала. Окна без форточек. Тоскливое место.

В огромных подвалах, где можно заблудиться, свалены тысячи мешков с документами. В последний момент, когда ГДР рушилась, офицеры МГБ пытались всю документацию уничтожить, но машины для превращения бумаг в лапшу не осилили такую кучу. Рвали вручную. Эти обрывки теперь тоже собраны в надежде восстановить их содержание.

Там же, в подвалах, в наглухо закупоренных банках хранились носовые платки, которыми арестованные должны были провести у себя между ногами, чтобы потом — в случае их побега — служебные собаки, понюхав платок, могли бы отыскать их по запаху. Свет не видел более предусмотрительных людей, чем немцы из МГБ...