Кремлевский синдром
Шрифт:
— Пойдемте на кухню и выпьем водки.
— Я кроме пива ничего не пью.
— И пиво найдем. — Они перебрались на кухню. На столе оставался торт, часть которого Лера скормила подруге за чаем, и нарезанный в вазочке лимон. Казимир достал из холодильника водку, две бутылки пива и нарезку соленой семги в качестве закуски гостю. Сам ограничился лимоном. Быстро налил себе полную рюмку, залпом выпил и, не закусывая, признался:
— Вы меня как обухом по голове.
— Я бы промолчал, но мне сегодня показалось, что мы с вами, так сказать, коллеги по несчастью. Этот гад многим испортил жизнь. Нельзя такое оставлять безнаказанным.
Казимир
— Знаете, ваше предположение вовсе не так беспочвенно. Перед тем как взяться за Андрея, органы прихватили его помощника. Тот возвращался из Кипра через Москву и прямо в аэропорту был арестован. У них там с зятем фирма. Но деньги крутятся Фигмана, а официально директором числится Андрей. По закону он не имеет права совмещать государеву службу с бизнесом. Но Фирман ввел зятя в совет директоров своего завода и платил зарплату наличкой. За это Андрей согласился стать директором его офшорки. Раньше такое считалось обычной практикой, а теперь президент взялся наводить порядок. Я уверен, Андрюша даже не знает, какие махинации крутил Фирман через Кипр. Но отвечать ему.
— У вашего зятя нет в Москве других знакомых, способных его спрятать?
— Я лично не припоминаю, но возможно, и есть. Дело не в этом. Зная его отношение к Лере, уверен, Андрюша бы нашел возможность с ней или со мной связаться. Он очень обязательный человек и, поверьте, с молодой женой так бы не поступил.
В прихожей раздались женские голоса. Это Лера провожала подругу. Мужчины затихли. Но молодая женщина в кухню не зашла, а крикнув им: «Спокойной ночи», вернулась к себе в комнату.
Казимир тяжело вздохнул, наполнил рюмку, но пить не стал:
— Бедная девочка. Если ваши подозрения подтвердятся, она этого не переживет. Хотя я по-прежнему не верю. Ведь Фирман умница. Зачем ему опускаться до уголовщины? — Василий только усмехнулся. Казимир продолжил свою мысль: — Понимаете, он президент Еврейского фонда, видимо, вырос в набожной еврейской семье. Евреи вообще люди не злые. И потом, эта птица высочайшего полета. Он вовсе не походит на этих так называемых новых русских, одноклеточных существ с одним инстинктом хватать. Фирман человек высокообразованный, можно сказать, ученый. Его экономические проекты сделали бы честь любому академику…
— По тем делам, что он творил в нашем городе, это законченный негодяй, у которого только один Бог — деньги. Вы можете себе представить, чтобы набожный человек зарабатывал детской проституцией? И неважно, какой он веры — иудейской, мусульманской или православной.
— Такого я представить себе не могу, — согласился Казимир и, услышав, как в прихожей хлопнула дверь, молниеносно спрятал бутылку в холодильник, выпил водку, а рюмку засунул в карман халата. — Стефания вернулась, а врачи мне пить запрещают, — виновато сообщил он гостю и подвинул к себе остатки торта.
Ровно в девять часов утра, бледный от бессонной ночи, Борисевич вошел в кабинет начальника управления. Генерал Леденько проглядывал свежую газету. Увидев следователя, снял очки и натянуто улыбнулся:
— Поздравляю, подполковник. С тебя кабак, звездочку обмыть положено. Хотя самоубийство свидетельницы факт прискорбный.
— От кабака не отказываюсь, Вадим Савельевич, но сначала дело.
— Дело так дело… Садись, рассказывай, с чем пришел?
Борисевич сел в кресло перед генералом и протянул ему два листа. Леденько снова одел очки:
— Что это у тебя?
— Рапорт об исчезновении
— Настырный ты мужик, Коля, — проворчал генерал и углубился в изучение рапорта. — Видишь, и свидетельские показания не сберег.
— Вы же понимаете, Вадим Савельевич, что их мог похитить только кто-то из наших сотрудников.
— Будем разбираться. Но должен тебя огорчить. После того как ты ночью уехал из СИЗО, эксперты нашли записку гражданки Могилец, где она сообщает, что именно ты довел ее до самоубийства. Почерк проверили, он принадлежит ей. Так что до выяснения обстоятельств я должен тебя от дела отстранить. Ты же сам в курсе — форма. Прихвати семью и вали недельки на две куда-нибудь на природу. Лето проходит…
— Напрасно вы это делаете. Ход расследования отслеживает сам президент.
— Об этом не волнуйся. Я доложу наверх, что случилось, и постараюсь тебя выгородить.
— Я понимаю, что кто-то очень не хочет трогать московского олигарха. Но должен вам доложить, у меня сохранились копии похищенных документов и пленка с допросом гражданки Могилец. Так что убедительно вас прошу разрешить мне продолжать расследование. Иначе я буду вынужден снова обратиться на площадь Независимости.
— Ну что же, ты волен обращаться куда угодно, а я обязан выполнять инструкции. Копии передашь мне, а отстранить тебя мне все равно придется.
— Это ваше право, Вадим Савельевич, но я вас предупредил.
Вернувшись в кабинет, Борисевич достал из кармана мобильный телефон и набрал номер помощника президента.
— Технович слушает, — раздалось в трубке. Подполковник коротко рассказал об отстранении и высказал предположение о его причинах.
— Вас понял. Продолжайте работать. Я немедленно свяжусь с генералом Леденько.
Через пять минут в кабинет следователя явился сам генерал. Борисевич вскочил со стула.
— Сиди, Коля, — разрешил начальник и, выложив на стол листок с ордером, присел рядом. — Мне велели дать тебе возможность продолжать следствие. Но хочу тебя предупредить как мужик мужика. Ты ввязался в опасную игру, а у тебя жена и еще несовершеннолетний сын. Помни о них. Боюсь, что защитить тебя не смогу. Думаешь, я бы не хотел прижать эту гниду? Но у нас для такой войны нет снарядов. А у него есть. Ты задумал прикрыть своей слабой грудью не ту амбразуру. Мне же ясно, Могилец убили. Даже если медэксперт подтвердит версию самоубийства в экспертизе, мое мнение не изменится. Саша Гринько тоже хочет жить.
— Я в общих чертах ситуацию просчитываю, — вздохнул Борисевич. — И если честно, боюсь. Но поверь, Вадим Савельевич, хочется себя уважать.
— И это понимаю. Скажу больше, подполковник, мне даже перед тобой стыдно. Но бить бетон головой не могу. Бог тебе в помощь, — Леденько виновато улыбнулся и сутулясь пошел из кабинета. На пороге остановился: — Ты хоть табельный пистолет носи. Знаю, не поможет, но все-таки спокойнее.
Оставшись в одиночестве, следователь подумал, что за десять лет, пока Леденько возглавляет управление, так по-человечески он перед Борисевичем ни разу не раскрывался. Чтобы пойти на такой разговор с подчиненным, тоже надо быть достаточно мужественным человеком. И еще он понял, что остался один в своем порыве добиться справедливости. Помощи от начальства можно не ждать. Подполковник взял со стола неподписанный ордер и отправился к прокурору.