Кремлевский визит Фюрера
Шрифт:
Италию зато интересовал конфликт с Францией, потому что дуче был склонен предъявить ей ряд претензий. 8 апреля Италия вторглась в Албанию, не встретив сопротивления, и оккупировала ее…
Но этот год обещал быть напряженным не поэтому, а прежде всего потому, что Гитлер все настойчивее и громче говорил о необходимости решения проблемы Данцига и «Коридора».
28 апреля он аннулировал германо-польский пакт о ненападении 1934 года. Еще раньше Англия и Франция дали Польше гарантии ее безопасности. Одновременно они начали свои попытки пристегнуть
3 МАЯ 1939 года советник полпредства в Риме, в очередной раз оставленный Штейном временным поверенным, Гельфанд увиделся с министром сельского и лесного хозяйства Италии, членом Большого фашистского совета Эдмондо Россони…
Россони был встревожен и поэтому разговорчив сверх меры:
— Мы в Италии очень боимся германо-польского конфликта. Гитлер ввяжется в авантюру и втянет в нее всех нас, а дуче вынужден следовать за ним.
— Да, ваши газеты стали вести себя антипольски, — поддакнул Гельфанд.
— И это при том, — подхватил Россони, — что мы всегда стремились культивировать дружбу с Варшавой… Ну зачем нам осложнения на Востоке?! Во имя чего — германских интересов? Так они у нас чрезвычайно непопулярны.
— А на Западе? — Гельфанд решил, что раз уж спрашивать, так спрашивать.
— Да, — Россони закивал головой, — мы хотели бы направить нажим итало-германского блока на Запад. И если вы не подключитесь к системе англо-французской гарантии, то мы бы имели больше шансов на успех, ставя на капитуляцию Франции…
Гельфанд передал содержание этого разговора в НКИД с пометкой «Немедленно»… Направлял он шифровку Литвинову, но читал ее уже Молотов…
Следующий важный контакт Гельфанда состоялся 8 мая — уже с самим Чиано. Но между 3 и 8 мая, кроме такого важного события, как смена наркома иностранных дел в Москве, произошло еще одно событие — 6 и 7 мая в Милане Чиано и Риббентроп провели переговоры, в официальном коммюнике о которых было сказано, что оба министра «решили тесную сплоченность обоих народов закрепить в виде широкого политического и военного пакта».
Вернувшись в Рим, Чиано сразу же принял Гельфанда и был вполне приветлив. Вначале быстро решились вопросы, относящиеся к посредничеству Италии между СССР и Франко о возврате наших моряков, включая тех семерых с «Комсомольца», которых испанцы передали немцам для обмена на арестованных в СССР германских граждан.
Затем разговор перешел на общеполитические проблемы.
— Вас можно поздравить с успехом в Милане? — спросил Гельфанд и прибавил: — Но что это значит для нас?
— Ничего опасного, уверяю вас! — воскликнул Чиано. — Я прошу передать в Москву, что предстоящий союз абсолютно лишен антисоветского острия. Именно поэтому в нем не участвует Япония…
— А сведения о том, что Токио готов присоединиться, если будет заключено англо-советское соглашение? — возразил Гельфанд.
— Газетные утки! Весь вопрос в географическом направлении острия военного союза. Мы отстаивали и отстояли его чисто континентальное, западноевропейское направление, то есть
Вспомнил Чиано и Польшу:
— Гитлер непримирим в данцигском вопросе, но думаю, что компромисс возможен. Проще будет договориться о дороге через «Коридор». А вообще-то Гитлер обещал не менее шести месяцев против Варшавы ничего не предпринимать…
ОДНАКО не предпринимать решительных мер против поляков становилось все труднее… Вся польская политическая элита вела себя как сборище патологических идиотов, если…
Если не предположить очевидное — то, что ведущая часть этой элиты подставляла «ойчизну» совершенно сознательно, ведя рядовых поляков на войну с немцами во имя будущего господства в Европе и в мире Соединенных (масонами!) Штатов… Ведь в Польше традиции безоглядного предательства ее аристократией национальных интересов имели весьма глубокие исторические и психологические корни еще со времен знаменитого «Потопа» — шведско-польской войны второй половины XVII века…
Да и тот факт, что поколение за поколением польских панов воспитывалось в таком духе, что воспринимало как естественную идею возведения на польский трон заведомого чужака — хоть из далекой Франции, лишь бы этот чужак не мог посягать на панское право своевольничать, этот факт тоже о чем-то говорил…
И, похоже, так оно и было: «гоноровый» кретинизм одних удачно и взаимно дополнял принципиальную бесчестность других…
В этом отношении было небезынтересно познакомиться с письмом вице-директора политического департамента польского МИДа Кобыляньского послу Польши в Румынии Р. Рачиньскому от 4 мая 1939 года…
В это время Москва вела политический диалог с Лондоном, Гитлер в своей речи в рейхстаге 28 апреля объявил о денонсации англо-германского морского соглашения 1935 года и сделал весьма прозрачные дружественные политические намеки в адрес СССР, и уже было ясно, что Рим не пойдет против Берлина в польском вопросе…
С другой стороны, 21 марта Риббентроп изложил в Берлине польскому послу Липскому германские предложения Польше. Эти предложения были четки, реалистичны и приемлемы:
1) Данциг входит в состав рейха как самостоятельная единица.
2) Германия получает право строительства экстерриториальной железнодорожной линии и автострады через «Коридор» для связи с Восточной Пруссией..
Эти магистрали, между прочим, не мешали бы жизни внутри «Коридора», потому что немцы предлагали провести их или по эстакаде над землей, или в туннеле под землей.
Значение Данцига же для Польши подрывали сами поляки, построив под боком у Данцига-Гданьска свой порт Гдыню…
Чего еще надо было полякам?
Однако письмо Кобыляньского Рачиньскому дышало такой самоуверенностью, что с учетом подлинных возможностей Польши ее нельзя было определять иначе, как «наглая»…