Кремлевское кино
Шрифт:
С осени сорок третьего о них писали во всех газетах, в сорок четвертом появилась книга «Сердца смелых», писатель Александр Фадеев поехал в Краснодон собирать материал, и в сорок шестом вышел его роман «Молодая гвардия», а сам Фадеев стал генеральным секретарем Союза писателей. Но еще раньше, подружившись с Александром Александровичем, Герасимов договорился с ним, и тот давал ему готовые главы романа в машинописном виде — полуслепые подкопирочные листы. По ним с ходу разыгрывали сцены, и получался студенческий спектакль. Новая работа захватила режиссера, он уже понимал, как станет снимать фильм. Из молодогвардейцев выделили драматургический костяк: Олег Кошевой, правильный пылкий мальчик; Серега Тюленин — бывший хулиган, свое озорство обративший в дерзость по отношению к врагу;
Понимал это и Герасимов. Не первый год среди партийцев, сам член партии с сорок третьего. И с Большаковым в прекрасных отношениях. Даже однофамилец-агитпроповец Несвятой Георгий в последнее время перестал морщиться в его сторону. Идея экранизации фадеевского романа получила полную поддержку на всех уровнях.
— Товарищ Сталин сказал, что Герасимову верит на сто процентов, — передал Большаков и засмеялся: — Хоть, говорит, и похож он на Эттли.
Бедному Сергею Аполлинарьевичу и так уже все кому не лень говорили о сходстве с британским премьером, которого время от времени можно было увидеть на страницах газет или в киножурнале «Новости дня», что с недавних пор стали крутить в кинотеатрах перед основным сеансом. Это сходство допекало бедного Герасимова, кто-нибудь кому-нибудь в отдалении скажет: «Это ли не удивительно?», а ему чудится, про него говорят: «Эттли! Как удивительно!» Мол, удивительное сходство. Скорее бы этого плешивого черта переизбрали там, в чопорной Англии!
— Ну, не на Гитлера, и слава богу, — утешала Тамарочка. — Полно тебе, Сереженька, будто других забот не хватает.
А и действительно, наплевать! Эти Эттли приходят и уходят, а Герасимовы остаются на века.
Сценический вариант «Молодой гвардии» из четырех актов и тридцати шести картин лег в основу сценария в качестве экспликации. Роли распределились быстро, в основном среди своих ребят, только на Ульяну Громову вместо красавицы Лучко Герасимов взял с другого вгиковского курса Нонну Мордюкову, в статной девушке он почувствовал ту, о ком говорят: «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет». Да к тому же родом с Донбасса. И на роль Тюленина он взял чужачка — Сережу Гурзо, из той же мастерской Бибикова и Пыжовой, что и Нонна. А на Кошевого вообще никого не мог подобрать, покуда режиссер «Союздетфильма» Эдуард Волк не присмотрел бойкого паренька в ГИТИСе и не привел на пробу. Бойкий паренек выглядел вполне на шестнадцать лет, как и было Олегу Кошевому, вот только этот Володя Иванов, как оказалось, прошел всю войну, лупил по фрицам из «катюш», потом служил разведчиком в отдельных истребительных противотанковых артиллерийских полках, трижды тяжело ранен, побывал в окружении, повидал, какие зверства творили человекоподобные существа, выдающие себя за немцев, румын, венгров. И после первых проб сомнения отпали — он! Внешне мальчик, а внутри — закаленная сталь. Так вжился в роль, что актеры, исполнявшие роли фашистов, жаловались режиссеру:
— Урезоньте своего Олега. Страшно играть с ним эпизод допроса и особенно последнюю сцену казни. Проходя мимо нас по коридору или еще где-нибудь, он скрипит зубами. Он на таком пределе, что может подраться с кем-нибудь из нас.
— Что я могу поделать, у Володи рефлекс на мышиную немецкую форму, — смеялся Сергей Аполлинарьевич.
Спектакль показывали в созданном в победный год Театре-студии киноактера на улице Воровского, бывшей Поварской. Герасимов придумал множество эффектов: артисты, играющие фашистов, входили
Спектакль шел три-четыре раза в неделю, и все равно достать билеты на него было трудно. Фадеев приходил несколько раз, смотрел с восторгом и гордостью. Приходила одна из немногих спасшихся молодогвардеек, Валерия Борц, она училась в Московском институте военных переводчиков, на спектакле плакала и, познакомившись с труппой, пообещала дать все необходимые консультации. Приезжали в Москву из Ленинграда другие выжившие: Толя Лопухов и Жора Арутюнянц, тоже плакали и тоже радовались, что так воскресает подвиг их сверстников и друзей.
Обкатав актеров на спектакле, можно приступать к съемкам. Всю натуру снимали в Краснодоне возле тех самых домов, построек и шахт, где жили и погибали мальчики и девочки. Интерьеры жилищ тщательно сфотографировали и принялись строить в просторных цехах «Мосфильма». Здесь и начали первые съемки — сцену клятвы молодогвардейцев, которую они дают после того, как немцы живыми закопали непокорных шахтеров в Комсомольском парке. Шевцова, Земнухов, Громова, Кошевой, Туркенич и Тюленин: «Мстить беспощадно!.. Кровь за кровь, смерть за смерть!..» Такую исходную высоту задал Герасимов, и, как только сняли, киноэкспедиция отправилась в Краснодон.
Стояло жаркое донбасское лето. Въезжая в город, где такую смерть и страдания приняли на себя мальчики и девочки, а теперь жили неизбывным горем их еще молодые родители, волновались так, что трепетный фронтовик Володя Иванов, прошедший через ад войны, дрожал, как зайчик. Им, молодым артистам, предстояло ненадолго заменить погибших героев: Володе Иванову — Олега Кошевого, Инне Макаровой — Любу Шевцову, Сереже Гурзо — Серегу Тюленина, Нонне Мордюковой — Улю Громову, Боре Битюкову — Ваню Земнухова, Глебу Романову — Ваню Туркенича, Ляле Шагаловой — Валечку Борц, Славе Тихонову — Володю Осьмухина и так далее. И они договорились на время съемок забыть свои имена, называть друг друга именами героев.
Каково это, маме или папе вместо своего сына или доченьки на недолгое время получить замену в виде актера? Боялись, что кто-то скажет: «Уйди, ты не мой сыночек!» Или: «Моей дочки больше нет, кто вы такая?» Но случилось чудо.
Первым отправился к Кошевым Володя Иванов. Вышел на Садовую улицу и увидел, как вдалеке от калитки отделилась женщина в черном платье и платке. Бабушка Олега — Вера Васильевна. Раскинула руки и побежала ему навстречу с мокрым от слез лицом:
— Олежек! Внучек мой, родненький мой!
Стала осыпать мокрыми поцелуями лоб, глаза, голову.
— Бабуля, не надо плакать, — сказал он дрожащим голосом, стараясь сам не заплакать.
— Как же ты долго к нам не ехал! — причитала бабушка, будто и впрямь он родной Олежек, а не чужой Володя. — Идем скорей домой, мы ждем тебя и никак не дождемся. Мама вся исстрадалась.
И они пошли к дому, она плакала и то и дело останавливалась, чтобы снова поцеловать его, а он смотрел на ее профиль, и впрямь, как утверждал Фадеев, похожий на Данте Алигьери.
— Наконец-то я тебя увидела. Ночи не сплю, все жду тебя! Золотой мой… — продолжала приговаривать Вера Васильевна.
Вошли во двор, поднялись на крыльцо, и он увидел в сенях двух женщин — маму Олега Елену Николаевну и тетю Карину. Мама, сложив на груди крестом руки, прислонилась спиной к стене. Смотрит огромными очами удивленно и со страхом.
— Приехал? — тихо произнесла она, и из очей хлынули слезы. Тетя Карина заплакала в голос.
Появился дядя Коля — отчим Олега:
— Что тут за слезы? Здорово, Олег! — нарочито громко и бодро воскликнул он, протянул руку, прижал Володю к себе, крепко обнял, поцеловал сухими губами. — Похо-ож! Вылитый Олег. Да перестаньте вы реветь! Человек с дороги. Устал. Ему покушать надо.