Кремлевское письмо
Шрифт:
— Все плохо, — вздохнула мадам Софи. Она откинула со стареющего лба крашенные хной завитки и отпила из чашечки чай. Ее пышные формы облегал ярко-синий бархатный халат, отделанный золотой тесьмой несколько военного вида. На ногах у нее были золотого цвета домашние туфли, оставляющие открытыми толстые пальцы с ногтями, выкрашенными голубым лаком.
— У меня осталась только одна девушка, вот эта самая, — она показала Ханису на девушку в красном выцветшем халате. — Будь я мужчиной, я бы приплатила ей, чтобы она не ложилась со мной, а не наоборот.
— Его повесили, — ответил Ханис.
— О Господи! — вскрикнула мадам Софи. — Он присылал мне таких девочек! А каких клиентов! В прошлом, конечно, в светлом прошлом. Он умер достойно?
— Им пришлось повесить его дважды, прежде чем он умер.
— Вот как, — с гордостью сказала мадам Софи.
— Первый раз плохо затянули веревку. Старик Дмитрий был очень худой. Он просто выскользнул из петли и приземлился на ноги.
— Боже мой, он не ушибся?
— Не очень. Он сам встал и поднялся на виселицу снова.
— А потом, потом вы его видели?
— Да.
— Как он выглядел — вытянутый, безжизненный?
— Намного лучше, чем можно было бы ожидать. На лице легкий румянец, нос немного ободрался, когда он выскользнул из петли, но в целом он выглядел намного лучше, чем когда мы виделись в последний раз.
— Моложе?
— Лет на пятнадцать.
— Понятно, — мадам Софи облегченно вздохнула. — А за что его повесили?
— Да ничего особенного. Так, для порядка.
— Бедняжка. А перед смертью он не просил мне что-нибудь передать?
— Он только и говорил о вас. Он сказал мне: «Будешь когда-нибудь в Москве, загляни к моей Грушеньке».
— Грушеньке? Но я не Грушенька.
— Он много читал в тюрьме и обычно называл вас Грушенькой или Соней. А один раз назвал даже Ирмой.
— Так и сказал?
— Так и сказал, — уверенно ответил Ханис. — Он сказал: «Будешь в Москве, загляни к моей Грушеньке, передай ей мою долю».
— Какую долю?
— Его дела.
— Какого дела?
— Старик Дмитрий был моим партнером, правда не очень разговорчивым. Его доля была небольшая, но он стал богат. Вот это для вас, — Ханис протянул ей две тысячи рублей. — Это первая часть. Остальное я передам, когда возвращусь из Праги.
Мадам Софи дрожала всем телом, считая деньги.
— А что у вас за дело? — наконец с трудом спросила она.
— Такое же как у вас.
— Проститутки?
— Ночные бабочки, — поправил ее Ханис. — Самое благородное занятие. К тому же и самое прибыльное.
— А я и не знала, что в Праге сняли запреты.
— Не сняли. Там еще трудней, чем в Москве.
— А как же вы работаете? Откуда берете девочек? Где находите богатых клиентов?
— Ах, дорогая Грушенька, я могу вас так называть, вы не против?
— Конечно.
— Все дело в исследовании рынка.
— Не понимаю.
— Я иду к клиентам. Посольства, американцы, англичане, японцы.
— Но за ними же следят.
— Ну, всегда
Мадам Софи согласно кивнула.
— А в Москву что вас привело? По-моему, вы сказали, это деловая поездка?
— Совершенно верно. В том числе и ради вас. Ну, и другие дела тоже.
— Может, я могу чем-нибудь помочь?
— А что вас интересует?
— Я всегда не прочь подзаработать.
Ханис колебался.
— Я всегда работал один.
— А Дмитрий? — тут же напомнила мадам Софи.
— Дмитрий, конечно… — Ханис задумался.
— Нет, ничего не выйдет. — Он посмотрел в умоляющие глаза мадам. — А впрочем, почему нет? Вы могли бы найти мне пять красивых девушек?
— Работать на вас?
— Естественно.
— Это трудно. Они все сейчас сами по себе работают. На улицах или в такси. Удобства ушли в прошлое. Теперь они все делают сами.
— Скажите, что работа гарантирована. Мы им таких клиентов найдем, о которых они даже не мечтают. Лучше даже десять девушек. В Праге у нас вначале были такие же сложности. Мы с ними справились. Нашли девушек, которые балуются травкой.
— Это же грех! — ужаснулась мадам.
— Но очень удобно, — грубо оборвал Ханис. — Дешевле, и девочки уже полностью мои. Здесь можно достать наркотики?
— Очень трудно. Я не хочу с этим связываться.
— Скажите, где достать.
— У «Китая» есть, только я с ним ничего общего иметь не хочу. Говорят, у него лучший товар, но я его на пушечный выстрел не подпущу к своей квартире.
— А вы не могли бы свести меня с ним? Конечно, он не будет знать, что мы в деле вместе.
— Это можно.
— А девочек, которые балуются наркотиками, найдете?
— Найду, — вздохнула мадам. — Обычно это самые красивые, бедняжки.
— Когда я их увижу?
— Некоторых уже завтра вечером. — Голос мадам зазвучал твердо, взгляд стал холодным и деловым.
22
Слабое место
— Поляков всегда имел дело с дерьмом, — рассказывал Уорд Роуну по дороге домой, на квартиру Поткина. — Он всегда находил слабое место и через него проникал, куда нужно. Он первый учуял, что Москва начала гнить. Странная это штука — разложение общества. Оно всегда пропорционально процветанию и спокойствию. Во время войны или депрессии общество в порядке. Покончите со страхом и нищетой, начинаются Содом и Гоморра. Может, люди просто не знают как время убить. А может мы способны только мозги друг другу вышибать?
Уорд перестал философствовать и перешел к делу.
— Во всяком случае, когда Поляков заявил, что Москва начинает разлагаться сверху, он был совершенно прав.
— Так вот кого мы ищем, — понял Роун.
— Да, мы идем по его следу. Аппетит все время растет. Потребности и привязанности меняются. Мужчины обычно предают друг друга по доброй воле, а не по принуждению. Мне сдается, что Поляков на своего человека наткнулся, когда ползал в дерьме, а не молился в церкви. Он может быть наркоман или гомик, или у него просто личный интерес. Но он точно сидит в Кремле. Интересно знать, кто он и что он делал в дерьме.