Крепче брони
Шрифт:
А вот какой случай произошел на высоте 180,9. Когда от пулеметной очереди погиб капитан Кузнецов и батальон по команде комиссара Куклина поднялся в контратаку, Грызлов, увлекшись боем, вырвался далеко вперед. Оказавшись вплотную перед вражеским пулеметом, на мгновение оглянулся. За ним бежало только двое солдат. Но Михаил не растерялся, не раздумывая, спрыгнул в окоп. Штыком запорол наводчика, разделался еще с двумя гитлеровцами и только после этого крикнул своим товарищам:
— Быстро ко мне! — а сам развернул пулемет и начал поливать свинцом врагов из их же оружия.
Заняв
— И он их обгонит, — продолжал после некоторого молчания начатый разговор батальонный комиссар Куклин. — Снайпер из него будет отменный. Вот только побольше сноровки наберется…
Снайперское движение начиналось в дивизии незаметно, исподволь. Наверное, еще в первых боях, когда гвардейцам приходилось отбивать непрерывные атаки врага. Кто-то удачно снял наблюдателя-корректировщика. Кто-то расстрелял пулеметный расчет, не дававший нашим возможности подняться в контратаку. Кто-то вывел из строя гитлеровского офицера, который вел за собой наступающих… Стали называть имена наиболее метких стрелков: в 111-м полку — лейтенантов Майорова и Петренко, в 116-м — лейтенанта Кацая, в 119-м — красноармейца Яковлева…
Пока враг нажимал особенно, было не до занятий с отдельными стрелками. Но положение стало меняться. Убедившись, что гвардейцев не сломить, немцы начали сами зарываться в землю. Тогда-то и потребовались меткие стрелки. Появились и винтовки с оптическим прицелом. Разговор о развитии снайперского движения начался на партийных и комсомольских собраниях. Создавались школы снайперов.
Вот и Грызлов. Получив снайперскую винтовку, он разыскал земляка, Александра Чаплыгина, с которым недавно подружился.
— Слушай, Саша, пойдем завтра? Ты будешь выманивать, а я — чик, и фрица нет…
— А что? Пойдем. Только ты смотри!..
Еще до солнца выбрались к самым крайним деревьям. Слева — станица Сиротинская. Правее — высота 146,6, которую приходилось штурмовать. Когда на вершине высоты стали различимы предметы, Грызлов предупредил:
— Попробуем!
Чаплыгин выскочил из-за дерева, помахал пилоткой. В ответ — ни звука.
— Дрыхнут, сволочи! Тоже мне вояки, — ругался Грызлов.
Пришлось подождать, когда станет светлее.
— Давай еще!
Чаплыгин повторил свой маневр, и тотчас же— «вжик»! Пуля пропела у самого уха, а выстрела Грызлова не услышал.
— Ты что — спишь? — недовольно бросил Александр.
— Понимаешь, не заметил откуда. Придется еще.
Чаплыгин снова выскакивает из-за толстенной ивы. И опять — «вжик»! А Грызлов уже со злостью:
— Еще, еще, Саша!
— Я, Миша, буду вот так… — Он нацепил пилотку на палку, выставил ее и быстро убрал. И так повторил несколько раз, дразня немецкого стрелка. А может быть, стрелял уже не один. Пролетело сразу несколько пуль. Грызлов наконец заметил дымок выстрела, но не там, где ожидал, а значительно левее. Тоже выстрелил. А потом некоторое время пришлось вызывать нового охотника попасть под пулю… Пилотка совсем
— Знаешь что, Саша, давай в другое место перейдем.
Но Чаплыгин, разглядывая продырявленную пилотку, молчал. Что-то разлюбилось ему это занятие.
— Не хочется больше, Миша. Давай выбираться домой…
Так и распалась эта «снайперская пара».
После этого Грызлов и начал обрабатывать Михаила Соколова. И чем взял? Патриотизмом…
— Ну какая ты гвардия? — говорит. — Люди в атаки, контратаки ходят, фрицев бьют, чтоб не осталось их на нашей советской земле. Вот это — гвардия! А ты— с ложкой-поварешкой… Право, как-то даже неудобно за тебя. А почему бы тебе, тезка, снайпером не стать? Стрелять-то умеешь?..
Соколов, на что спокойный человек, не вытерпел:
— Да отстанешь ты от меня, Грызлов? А стреляю я, может, получше тебя…
— Правда, Миша? Тогда давай в пару!
Михаил задумался. А в самом деле, не пора ли кончать с поварским делом? Хоть и любит он его, двенадцать лет был поваром в столичном ресторане. Но… ведь и стрелять он умеет метко. А поваром и другой, из более пожилых запасников сможет…
— Согласен, бери в напарники…
Любопытная составилась пара. Один юркий, тоненький, как подросток, немного бесшабашный, другой — степенный, грузноватый, как и положено повару, неторопливый в движениях и разговоре, да и годами годился Грызлову, по крайней мере, в дяди.
Часов до десяти просидели безрезультатно. Чуть высунь голову из окопа — пуля. То ли плохо замаскировались и быстро обнаружили себя, то ли их уже поджидал немецкий снайпер.
Грызлову такое сидение совсем не по душе. Соколов более спокоен: будто знает, что придет и их время.
— Соколов, у тебя веревка есть? Или шпагат?
— Найдется. А что?
— Давай сюда! — Грызлов подобрал валявшуюся рядом каску, привязал к ней веревку и палкой стал отодвигать от окопа. Ты будешь дергать за веревку, а я — наблюдать. Понял?
Соколов дернул за веревку. Каска подпрыгнула. Звякнула пуля. «Ну и меткий же, гад», — подумал Михаил.
— Вижу! Еще!
Выстрел Грызлова прозвучал одновременна со звоном каски.
— Проверим, дергай еще! Не может быть, чтобы я в него не попал.
Но противник молчал. Выстрел Грызлова достиг цели.
Через некоторое время каска ввела в заблуждение еще одного немецкого стрелка. Грызлов уложил и его.
Этими двумя и ограничилась в тот день «охота», по поводу которой сокрушался Михаил.
Молодость, нетерпение! Хотелось бить, бить…
Но опыт и успех приходят не сразу. Использовали педантичность противника: подстрелили одного— жди. Фашисты вылезут, чтобы убрать труп. Не теряй этот момент. Бывало и так. На каком-то участке наши перестают беспокоить, фашистов. Они начинают наглеть: выберутся на бруствер траншеи и, раздевшись до пояса, загорают под донским солнцем, да еще губными гармошками забавляются. Тут уж не зевай. У фашистов начинается возня: одни стремятся побыстрее уйти, другие убирают убитых. Выбирай цели и бей без промаха…