Крепость демона 1
Шрифт:
А ещё «свободный журналист» страшно не любил женщин, особенно умных, красивых и независимых, особенно когда они ему отказывали, а это случалось часто – он был плешивым толстым коротышкой, да и душевными качествами блистал только в собственных фантазиях. Тем не менее, любая женщина, отказавшая «свободному журналисту», становилась в его глазах продажной шкурой, которой от мужчин нужны только деньги, которых у честного человека, естественно, быть не может, даже если он гений. Не знаю, в какой момент «гению» успела перейти дорогу я, но в статье он развернулся во всю свою обиженную мощь.
Статья занимала три разворота, в ней была шикарная подборка фотографий, включающая мой детский портрет, который сейчас выставлялся на
Я прочитала только первый разворот, пропитанный ненавистью ко всему женскому полу, дальше не захотела. Основной мыслью всей статьи было глобальное падение нравственности и конкретно моё грехопадение, шаг за шагом – начиная с участия в соревнованиях по бегу на сто метров на первом курсе, где я посмела выступать в спортивных штанах (единая для всех форма была обязательным условием участия, нам её выдавали, но об этом автор упомянуть забыл), и заканчивая посещением ресторана «Диамант» с Деймоном ис'Тером, где я посмела просто существовать. Это был конец второй страницы, дальше я читать не стала, только просмотрела фотографии – я развратно сижу над учебниками в читальном зале совершенно одна, я недопустимо ем в кафе с Сари, я окончательно греховно пью воду из мензурки в храме Просвещения. На следующем развороте я шла по бульвару Поэтов под руку с Аланом, мы так здорово выглядели в джинсах, что я отрезала страницу и спрятала в сумку. На последней странице я разговаривала с владыкой Габриэлем в зале суда, это фото было подписано: «В комментариях не нуждается», и на самом последнем я стояла у ног мраморной валькирии и слушала самого завидного жениха Верхнего, он улыбался, у меня было каменное лицо, подпись гласила: «Флиртовать с наследником фармакологической империи в храме разврата – что может быть веселее?».
«И скажите после этого, что журналист – не творческая профессия.»
Обиднее всего было то, что на шесть страниц нашлось всего лишь одно фото Алана.
«Могли бы снимать нас на аукционе почаще, лентяи. Мы так хорошо выглядели.»
Я так расстроилась из-за этого, что разбудила Чизкейк и сказала, что мне надо в туалет, а сама пошла в пентхаус играть на рояле. Старый маэстро, для которого я тренировалась всю неделю, так и не пригласил меня поиграть, хотя мы встретились на презентации «Джи-Лайна», но он, видимо, заметил моё не особенно воодушевлённое состояние, и не стал утомлять своим обществом. Сыграв для разминки свои самые отрепетированные композиции, я стала подбирать на слух ту песню, текст которой мне подарил Алан после аукциона, мелодия была великолепна, я безосновательно решила, что её сочинил чистокровный человек, уверенный, что может изменить мир одной песней.
***
Курс ПДП закончился, расписание вернули в нормальное русло, у нас появилась первая пара, учителя перестали носиться между двумя, а то и тремя кабинетами одновременно, и начали догонять программу, загружая нас на каждом занятии до предела, студенты стонали уже вторую неделю. Тем не менее, дополнительные Деймона на нулевой и пятой паре прекрасно продолжали существовать без Деймона – он официально не преподавал, но его высочайшую волю доносила Никси, которая там появлялась изредка, производя фурор и собирая вопросы для следующего визита. Официальной информации о причинах его отстранения не было, но слух о том, что его изгнала из Академии лично я, иногда мелькал – было у меня подозрение, что Никси, как обычно, не удержала за
??????????????????????????
Я всё ещё не рисковала ходить на занятия в джинсах, платья пока ещё не примелькались, к тому же, постепенно портилась погода, давая возможность надевать более тёплые костюмы, так что мой внешний вид пока не отражал моего плачевного финансового положения, но было близко. Ремонт в столовой до сих пор не закончили, у меня появились друзья в очереди к вагончику. Я внесла полностью всю необходимую сумму за свою практику, на моём счету осталось так мало, что если столовая не оправдает моих надежд, мне придётся начинать питаться фотосинтезом примерно через месяц, я чувствовала приближение этого дня каждую секунду.
По новому расписанию, первая пара в понедельник была в главном корпусе, я забежала перед началом занятий к Рине, позавтракала с ней чаем и печеньем, послушала новости. Она не удостоила и словом статьи обо мне, зато облила помоями «свободного журналиста» за совершенно другие заслуги, и сказала, что никогда в жизни он ничего путного не напишет, даже если пересадит себе мозг здорового человека.
Мы сидели в той же беседке, в которой когда-то я разговаривала с Никси, пытаясь открыть ей глаза на то, что демонов два, и одному из них она вообще не нравится, но мне не удалось. Розы всё ещё цвели, пышно, ароматно и так ярко, что если бы я увидела этот цвет на картине, то подумала бы, что художник врёт, потому что такого цвета в природе быть не может. А он вот он.
Логической связи между этим цветом и Аланом не было, но моё сознание её придумало, заставив думать о нём – наверное, у меня теперь любое яркое переживание ассоциировалось с ним. Я скучала.
Рина рассказала мне новости о студентах и преподавателях, которых я не знала и не планировала знакомиться, мы допили чай и разошлись, она работать, я учиться.
И ещё не войдя в свою аудиторию, я услышала бурные обсуждения моей персоны, демонов, презентации «Джи-Лайна» и статьи «свободного журналиста». Влияние средств массовой дезинформации на неокрепшие умы было налицо – теперь моё участие в соревновании по бегу в – о, ужас! – штанах осуждали девушки, ходившие на пары в шортах, майках и макияже а-ля бабушка Никси. Я игнорировала их всех, как будто их слова были шумом ветра в ротовой полости.
Когда я села на своё место, а рядом никто не сел, потому что Никси больше в образовании не нуждалась, рядом сел Кори и демонстративно положил ладонь мне на плечо, спрашивая с улыбкой:
– Как дела?
Вокруг раздались впечатлённые смешки, перешедшие в совсем уже неприличное улюлюканье, когда я молча посмотрела на руку Кори, а потом в его глаза, но он не убрал. Я ровно сказала:
– В порядке. Это место Никси, сядь на своё.
Улюлюканье усилилось, раздались издевательские комментарии с дальних парт: «Тебе не светит», «Иди поплачь» и «Кори, давай!», он делал вид, что не слышит, но покраснел целиком, от шеи до корней волос. Я добавила тем же ровным тоном:
– Убери руку, это неприлично.
Он натянуто улыбнулся и сказал с намёком:
– Ладно, я не буду делать этого при людях.
– Ты не будешь делать этого никогда.
Публика взорвалась смехом и новыми комментариями, Кори перестал улыбаться, его лицо сложилось в угловатую каменную маску, как брюхо краба, которого перевернули вверх ногами, и он поджимает лапки, стремясь сохранить себя до момента, когда сможет убежать. Я смотрела на него прямо и неодобрительно, он смотрел на меня с обидой и возмущением, таким сильным, как будто имел несомненное право вести себя со мной так, словно я его собственность, я не могла понять, откуда у него такие мысли. Он еле слышно сказал с бездной обиды: