Крепость души моей
Шрифт:
Коготь вновь уткнулся в рисунок на карте. Великан насупил все три брови и сжал ручищу в кулак.
– Бумммм!
Удар в грудь – один, другой, третий. Что есть силы, от всей великаньей души.
– Бумммм! Бумммм! Бумммм!!!
«Бумммм!», конечно, не услышали – кулачище лупил по волосатой груди беззвучно. Но догадались и представили; представив же, впечатлились.
Кинг-Конг кивнул на дубину, мирно лежащую возле аллеи, затем покосился не без злобы на рисунок. Шевельнул губами, да так выразительно,
– Мочить их будет, – без всякой необходимости вербализировал увиденное молодой человек. К этому времени он успел допить пиво из «пака». – Убивальная юстиция.
– Ювелирная, – поправил дружок. – С наждачком.
И вывод сделал:
– Весело, блин, у них!
Великан понял. Обиженный, полный укоризны взгляд, глубокий вздох. Ручища указала на карту, затем ладонь международным жестом ткнулась в жилистое горло.
Ребром.
– Достали, значит, – сообщил переводчик-любитель. – До горлянки дошло.
Кинг-Конг, кивнув, устремил ручищу в темнеющее небо – в зенит.
– Ого-о! – с пониманием протянул старший патруля. – Это, значит, на областном уровне, не ниже. Гражданка… Гражданка, город-то как называется? Надеюсь, не в нашей области?
Брюнетка замялась с ответом. Когда же открыла рот, собравшимся стало не до географии. Великан вскочил, с чудовищной ловкостью подхватил дубину…
…Прыгнул – бросил огромную свою тушу – на толпу.
– Ой-й-й-й-й!.. Йо-о-о-о-о!..
Исчез.
– Свят Саваоф, свят Саваоф, свят Саваоф!.. – с явным опозданием зачастила старушка-нищенка, подошедшая с троллейбусной остановки. – Свят, свят, свят…
– Пошел мочить, – без сантиментов констатировал молодой человек.
И завел дурным голосом:
Кишки на проводах – какое чудо!Кишки на проводах я не забуду…– Р-расходимся, граждане! – овладел ситуацией служивый. – Расходимся! Не будем нарушать!
Потом, чуть подумав, изменил прием:
– А свидетелей прошу ко мне! Проедем, значит, в отделение. Не волнуйтесь, ненадолго, к послезавтрему дома будете. Прошу, граждане, прошу! Первый кто?
Полюбовавшись опустевшей аллеей, он с удовлетворением хмыкнул и направился к подчиненным, успевшим придержать троих – тех, что стояли ближе к карте. Брюнетку с носиком зацепили первой.
Милиционер служебно улыбнулся:
– Все в порядке, граждане. Насчет послезавтра я шутканул. Но проехать все же придется. На предмет составления…
– Не придется, – перебил парень в сером костюме, заступая путь. – Со свидетелями будем работать мы. Свободны, сержант!
Как и во всех предыдущих случаях, начальственный рот начал раскрываться на штатную ширину приклада. На этот раз обошлось без «корочек» в сафьяне. Парень лишь отмахнулся:
– Идите!
Пошли…
17:40
…Погружение…
– …пожалуй,
– Как угодно, – без улыбки перебил парень в сером. – Вас что-то смущает?
– Название города! Я хорошо знаю иврит, но… Не может ведь город называться Погружение?
Ее собеседник сложил листы протокола. Кивнул сочувственно:
– Понимаю. Могу успокоить – иврит вы действительно знаете. Но Тору, рискну предположить, давно не брали в руки. Город под названием Погружение истории неизвестен. А вот Гоморра – иное дело.
20:29
…И шестихренов серафим…
– Кнао-кнао-кнао-кнао, – бормотал широкоплечий румяный бородач. Он сноровисто открывал бутылку, дабы разлить ея содержимое в классические «мухинские» стаканы. – Кнао-кнао… кнао-кнао-кнао… Окна! Да, именно окна!
Столь внезапный финал ничуть не смутил второго – худого, безбородого, лысого. Во-первых, привык. Во-вторых, не слишком и прислушивался. Больше смотрел – дабы не расплескалось и было правильно нолито. Но бородатый дело свое знал. Опыт в три десятилетия чего-нибудь да стоит.
– Ок-на! Всенепременно окна! Окна-окнао-кнао-кнао…
Полутемная мастерская – бывший кирпичный гараж. Здесь в давние годы стояла «Победа», принадлежавшая дедушке бородача. Два рассохшихся кухонных стула самого подозрительного вида. Уж не с помойки ли? Табурет застелен рекламными проспектами, пустая бутылка…
…Высушенные емкости здесь не убирали из принципа. Считали это гнусной «ментовской» привычкой.
Благородные «мухинские» стаканы. Распечатанная пластиковая коробочка с плавленым сыром Viola. Одноразовый нож, тоже из пластика.
– Ну, дюралюминь!
– Дюр-минь! Вздрогнули!
Два широко известных в узких кругах художника-концептуалиста занимались привычным и очень важным делом – потребляли вдохновиловку под плавленый сырок. К занятию этому оба пристрастились еще в годы давние, для многих почти былинные, обучаясь в стенах Художественно-промышленного института.
– Окна! И только окна! – бородач ударил донышком стакана о табурет. – Поможешь?
Лысый без всякой охоты кивнул. Помощь, как он уже знал, требовалась не моральная, не интеллектуальная, а самая что ни на есть прозаическая. Окна! Их требовалось погрузить, разгрузить… Чудо, что такое вообще позволили устроить, пусть не на площади, но совсем рядом, на площадке художников.