Крепость королей. Расплата
Шрифт:
— Орудийщик? — спросил наконец рыцарь тихим голосом. — В самом деле? Значит, в такое время ты наверняка служишь какой-нибудь армии. Как знать, может, даже Швабской лиге?
Матис ретиво замотал головой.
— Нет-нет! Я выучился ремеслу у своего отца в графской крепости. В жизни не был за пределами Васгау. И ни за что бы…
Рыцарь выбросил вперед железную руку и так крепко схватил Матиса за горло, что тот едва не задохнулся. Перед глазами поплыли цветные круги, и сам он стал дергаться, точно рыба на крючке.
— Ты врешь, как
Он разжал руку, и Матис с хрипом опустился на пол.
— Крестьяне отважны, но ни черта не смыслят в тактике и огнестрельном оружии, — продолжал Рыцарь более спокойно. — Я готов забыть ваше наглое вранье, если хотя бы в этом ты сказал правду и действительно служил орудийщиком. А ежели нет, то я лично заряжу вас в пушки и выстрелю по Вюрцбургу… Стража!
Он повернулся к двум скалящимся стражникам и махнул рукой.
— Отведите этих двоих к орудиям. Есть там одна старая пушка, которую не получается нормально зарядить. Пусть парень покажет, на что способен. Если оплошает, вы знаете, что делать.
Когда пленники в сопровождении нескольких крестьян шагали по окутанному тьмой лагерю, Мельхиор украдкой повернулся к Матису.
— Обязательно было говорить, что вы орудийщик? — прошептал он. — Теперь мы либо взлетим на воздух вместе с пушкой, либо сами станем ядрами. Мы почти нагнали ландскнехтов — и вот теперь сударыня снова стала недосягаемой!
— Ну а вам непременно надо было назваться паломником на пути в Рим? — отпарировал Матис. — Это же бунтующие крестьяне! Папа для этих людей хуже Антихриста.
— Крестьяне остались верующими. Да и не мог же я предположить, что предводителем они изберут именно однорукого Гёца…
Матис растерянно взглянул на менестреля.
— Вы его знаете?
— Гёц фон Берлихинген, франконский рыцарь-разбойник и злодей. Он родом из знатного дома и воспитывался при дворе Ансбаха. Но со временем проявился истинный его характер. Во Франконии он постоянно затевал междоусобицы, против моей родни в том числе, — Мельхиор мрачно кивнул. — Примкнуть теперь к мятежникам — это очень на него похоже. Всюду, где можно пограбить, Гёц тут как тут.
— А эта… железная рука? — робко вставил Матис. — Ничего подобного не встречал.
— Во время осады Ландсхута шальная пуля раздробила ему правую руку. Досадно, что он не помер тогда от горячки! Во всяком случае, после этого Гёц сделал себе две железные руки: одну — для торжественных случаев, и вторую — для боя. С последней вам как раз и довелось познакомиться. Говорят, Гёц может даже держать в ней меч, и весьма недурно…
Тем временем их провели в ту часть лагеря, которую сторожили с особым тщанием. В образованном палатками и кострами кругу помещались с десяток грязных, частью погнутых орудий, установленных
— Вон та дальняя пушка, — сказал один из крестьян и показал на грязную, позеленевшую болванку из бронзы. — Мы раздобыли ее при штурме Вайнсберга. Михель Ройдер, наш кузнец, говорит, что заряжать эту штуку слишком опасно, — он ухмыльнулся. — Но ты и твой изящный приятель можете попробовать.
Матис подошел к орудию и поверхностно его осмотрел. Это была так называемая серпентина, установленная на лафеты и стреляющая десятифунтовыми каменными ядрами. Жерло и запальное отверстие были забиты копотью, следовало заменить разбитые колеса. Однако заметных трещин в бронзе Матис не обнаружил.
— Мне нужен шпатель и скребок, — обратился он к караульным, поглядывавшим на него с любопытством. — Потом — небольшой бочонок пороха крупным зерном, сухой фитиль и десятифунтовое… — он помедлил, — нет, восьмифунтовое ядро. Есть у вас что-нибудь?
Караульный неуверенно кивнул и прошел с некоторыми из крестьян к повозкам с порохом.
— Ну и?.. — шепнул ему Мельхиор. — Сумеете ее починить?
Матис вздохнул.
— С Божьей и вашей помощью — возможно. Ей не меньше пятидесяти лет. В любом случае, придется ее основательно прочистить.
Когда караульные принесли все, что нужно, крестьяне встали на почтительном расстоянии и стали наблюдать, как Матис с Мельхиором принялись счищать с серпентины медянку и остатки пороха. При этом юноша еще раз проверил, нет ли где трещин, прочистил запальное отверстие и, словно одержимый, отдраил жерло. Работа растянулась до предрассветных сумерек, но наконец-то Матис начал засыпать в орудие порох.
Один из крестьян устало поднялся и протер глаза.
— Не вздумай стрелять в нашу сторону, — пригрозил он. — Иначе помрешь медленной смертью.
Матис лишь покачал головой, глядя в рассветное небо. Он был вымотан и взволнован. Как всегда, работая с орудиями, юноша впал в состояние, подобное трансу, и лишь теперь чувство это медленно отступало. Мельхиор подле него едва держался на ногах. Его дорогой наряд почернел от сажи и пороха, лицо побледнело и осунулось.
— Хороший день занимается, — сказал менестрель, устало улыбаясь. — Думаю, настало время продемонстрировать ваше искусство. Моя жизнь целиком в ваших руках. Кто бы мог подумать об этом пару месяцев назад?
— А моя жизнь — в ваших, — тихо ответил Матис. — Если вы не вычистили дуло как следует, то яркая вспышка будет последним, что мы с вами увидим.
Он огляделся по сторонам и показал на одиноко стоящий сарай посреди вытоптанного поля. Ветхое строение находилось на расстоянии примерно трехсот шагов.
— Там кто-нибудь есть? — спросил Матис у крестьян, сбегавшихся со всех сторон.
Солнце уже поднялось, и по лагерю разнесся слух, что предполагаемый орудийщик собирался показать свои умения.