Крепость Серого Льда
Шрифт:
Мертворожденный, должно быть, прочел это намерение в его глазах и поспешил отвлечь внимание на себя. Он выхватил из углей кровяную колбасу и принялся перекидывать ее из руки в руку. Миг спустя все уже хохотали над ним, позабыв на время о кланах и кланниках. Но Линден Мади не забыл. Он смотрел на Райфа с другой стороны костра, потирая шрам от гарроты у себя на горле.
...Райф запахнулся в орлийский плащ, идя по террасе с Адди Ганом. Через Ров они перебрались на закате следующего дня, а на сегодня намечался пир с раздачей добычи. Мертворожденный, главная фигура предстоящего торжества, уведомил Райфа, что каждый мужчина, женщина и ребенок получит по наперстку соли, а также свою долю копченой конины. Райфу, как участнику набега, полагалась добавка,
— Я утром поставил жариться кусок той овечки, — сказал Адди. — На двоих в самый раз хватит.
Райф хотел было отказаться, но вспомнил, что Адди когда-то был кланником, и передумал.
— Хорошее дело.
Адди жил рядом с разрушенным восточным крылом, на утесе, где вили гнезда орлы и карниз сделался волнистым под действием дующих из Глуши ветров.
Пока они взбирались туда, снег перестал. Сердце у Райфа стучало, как бешеное.
— С новенькими всегда так, — удовлетворенно сказал горец, заметив, как он запыхался.
Спихнув ногой с дороги мелкие камешки, он прошел к костру, тлеющему у входа в его каменное жилье. До края было совсем близко, и под Райфом во Рву кружили белые журавли, совершающие перелет на север. Адди, присев у огня, поворошил угли лосиной костью. На железном таганке лежала баранья лопатка, подернутая белым жирком. Адди размял в кулаке сухие листья и посыпал мясо. Запахло мятой. Сделав это, он взглянул на Райфа выжидающе, и тот торжественно кивнул в ответ. Райф уже понял к этому времени, что жизнь во Рву скудна и что человек, добавляющий травы в общую трапезу, оказывает этим честь своему сотрапезнику.
Пользуясь случаем, Райф прислонился к скале и спросил:
— Ты, часом, не из Колодезя будешь?
Адди потыкал мясо лосиной костью, и оттуда брызнул розовый сок. Райф уже успел пожалеть о том, что дерзнул спросить Увечного о его прошлом, но тут Адди проронил:
— Что, уши выдают?
— Они и впрямь большие, — усмехнулся Райф и торопливо добавил: — Еще глаза. Вроде дхунских, только серее.
Адди кивнул. Колодезь был вассалом Дхуна полторы тысячи лет, и оба клана за это время породнились между собой. Колодезь называет себя Рукой Дхуна, и девиз его гласит: «Прошлое свидетельствует о нашей славе, будущее принадлежит нашим летописцам». Колодезь ведет историю кланов с самого Великого Заселения и еще более давних времен, когда кланы обитали в Мягких Землях на юге. Ходит много слухов об их сокровищнице: она вделана так глубоко в скалу, что последние сто лет отделена от людского доступа грунтовыми водами. Сам Колодезный дом выстроен вокруг древнего каменного колодца под названием Королевский Источник: все дхунские короли перед коронацией совершали омовение в его водах. Говорят, что вода там самая чистая в клановых землях. В темные времена после Войн Дележа, когда все кланы, один за другим, становились жертвами речной лихорадки, один только Колодезь не понес никаких потерь. Тем говорил, что и водка у них самая лучшая по причине хорошей воды.
— Это давно было. — Адди проткнул лопатку ножом и снял с огня. — И присяги я не давал.
В этих словах слышалась гордость. «Пусть я сбежал из своего клана, — хотел сказать Адди, — но присяги я не нарушил». Даже Увечному надо хоть за что-то себя уважать. Райф подумал о себе и тихонько вздохнул.
— Клановая жизнь мне никогда не была по душе, — продолжал Адди. — Комнаты с закрытыми дверьми для меня все равно что тюрьма. Меня всегда тянуло в скалы, где повыше. И на камнях у дымного костра мне спалось куда лучше, чем в четырех стенах. Все говорили, что я испорчен луной, и батюшка пытался из меня это выбить. Он был хранитель источника, один из десяти лучших воинов клана, и с помощью богов не собирался допустить того, чтобы его средний сын пас овец. Он настоял на своем — батюшка всегда своего добивался, — и меня стали приучать к топору. Этакого-то коротышку! — Адди хмыкнул. — Словом, когда пришло время давать присягу, я определился окончательно и в ночь перед урочным
Рассказывая, Адди срезал с лопатки жир и обнажил нежную серовато-розовую баранину.
— Держи. — Он отделил от кости большой ломоть и подал Райфу вместе с ножом. — Лучшей еды во Рву не сыскать.
Райф, устроившись у костра, откусил кусок. Мясо, приправленное мятой, таяло на языке.
— Вкуснота.
Адди кивнул без улыбки, но явно довольный.
— И что же потом? — спросил Райф. — Ты остался на земле своего клана?
— В общем, да. Пастухи живут по Овечьему Закону, самому древнему в клановых землях. Мы перегоняем свои стада через все кланы. Задерживаясь на землях чужого клана больше девяти дней, мы отдаем ему одну овцу и потому стараемся не задерживаться. Тот, кто пасет снежных баранов, вот как я, предпочитает, конечно, горную местность. А в горах мало кто скажет тебе, чью землю ты топчешь и чей вереск щиплют твои овечки. Воля вольная. Ты достаточно близко, чтобы считать себя кланником, но недостаточно, чтобы подчиняться клановым законам.
— Зачем же тогда ты ушел?
Адди вытер о кафтан сальные пальцы.
— Ушел, говоришь? Из клановых земель не уходят — оттуда прогоняют. Погляди хоть на Мертворожденного. Лучший мечник своего клана — и ты думаешь, его там за это любили? Как бы не так. Они смотрели на него и видели только урода. А я в тот год, когда Быстрая замерзла, схватил костную лихорадку. Пока я валялся в снегу без памяти, овец моих увели черноградские пастухи. Когда костная лихорадка одолевает тебя по-настоящему, нужны годы для восстановления сил. Тебя трясет, в глазах темнеет, а проклятущие ноги гнутся, как мокрые прутья. Идешь и падаешь. Только задумаешь пойти поквитаться с ублюдками, укравшими твоих овец, как ноги под тобой подгибаются, и ничего-то ты, дохлятина, не можешь.
Адди перевел дух и заговорил уже мягче, почти недоумевая:
— Нельзя сказать, что меня прогнали — меня просто в грош никто не ставил. Овчар, который не может больше ходить по холмам, все равно что вилы без зубьев — так мне прямо и говорили. Я продержался еще несколько лет. Принимал ягнят в Колодезе, ходил за овцами на Дхунской ярмарке. Но временами на меня накатывало, я валился без памяти, и вскоре меня даже на поденную работу никто брать не хотел.
Потом, осенью, стряслось самое худшее. Я брел восточнее Колодезя, по земле Погибшего Клана — в самый раз для меня, пропащего. Очнулся и вижу, что меня отвезли ко Рву и бросили там, сочтя мертвым. Это называется Пастушьим Прощанием: всех старых, больных и покалеченных свозят ко Рву. Оставляют тебе еду на один день и выбор: броситься в Ров либо перейти его и стать Увечным.
Адди встал и повернулся ко Рву лицом. Белые журавли строились клином, оглашая воздух своими скорбными криками, но Адди, будто и не слыша их, смотрел на серые туманы и каменистые холмы клановых земель. Так он стоял долго, а Райф ждал, зная, что он еще не закончил.
— А знаешь, что было хуже всего? — сказал наконец Адди. — Хуже всего было мое искреннее убеждение в том, что я должен прыгнуть. Я раскрыл свой рожок со священным камнем и подошел к самому краю. Очертил круг, произнес имена богов и... — Адди хмыкнул. — И не смог. В то время я почитал себя трусом, но теперь думаю иначе. Я жив — и убежден, что, когда ты судишь о человеке, его способность выживать должна иметь немаловажное значение.
Адди обернулся к Райфу, изнуренный и странно ранимый на вид, но с той же гордостью во взгляде.
— Мертворожденный в клановых землях был чудовищем, а я хворым слабаком. А посмотри на нас теперь. Посмотри на любого жителя Рва, будь то мужчина, женщина или ребенок. Мы не просто существуем, мы наслаждаемся жизнью.
Речь овчара тронула Райфа, но он боролся с этим чувством. «Я кланник», рвалось у него из груди. Впервые после смерти Танджо Десяти Стрел он потрогал свой амулет — гладкий, теплый и более легкий, чем ему помнилось. Эта легкость испугала Райфа — ему показалось, будто он что-то потерял.