Крепость живых
Шрифт:
– Доктор, сходите к Андрею. Что там с этим шакаленком? Либо лечим и кормим, либо вон его отсюда.
Цепляю со стойки открытый пакет яблочного сока, пару пластиковых стаканчиков и двигаю к Андрею. Тот, как заядлая сплетница, внимательно смотрит в замочную скважину.
– Ну что нового? Соку хочешь?
– Пацан обшмонал трупы и ушел в кабинет. Давай сок!
Андрей оборачивается, и его натурально перекашивает от отвращения. Нюхаю сок – нормальный яблочный, пахнет вкусно, да и марка не из дешевых. Но Андрей смотрит на меня с таким омерзением,
– Да сколько же можно! Это кто, Ильяс или Николаич никак не угомонится?
– Андрей, ни сном ни духом! Ей-богу! Честно! Что случилось-то? Нормальный сок, мне нравится больше, чем апельсиновый.
Подозрительно смотрит, вздыхает:
– Ладно, убери это, к черту. Что Николаич?
– Спрашиваем найденыша, что решил. Поступаем соответственно.
– Ясно. Ну пошли.
Торопливо выхлебываю оба стаканчика, ставлю пакет в сторонку и, как провинившийся школьник, догоняю Андрея.
Заходим в кабинет. Демидов Сергей, «крыса подвальная», разлегся на груде бумажек, вывернутых из шкафа. Грамотно, не на холодном же полу лежать, а бумага – отличный теплоизолятор.
– Ну, осквернитель гробниц, чего решил?
– Дык че, с вами иду. Тут делать не фиг.
– Условия понятны? Делаешь, что велят, взамен учим уму-разуму, кормим, поим. Начнешь хамить, крысятничать, пакостить или опять нюхать – скатертью по жопе. Если по твоей глупости кто из команды погибнет, станешь тоже страшным дядькой. Понятно?
– Понятно. А как же права ребенка?
– У ребенка права: есть, пить, спать, выполнять поставленные старшими товарищами задачи и быть полезным и послушным. Курить, нюхать, воровать, бездельничать – таких прав у ребенка нет.
– Че, и курнуть уже нельзя?
– Ты задохлик. По твоему возрасту должен быть на десять сантиметров выше. На пяток кило мяса больше. На четыре класса умнее. Детдома и всякие там заботы о бедных пьющих и гулящих сиротах, считай, в прошлом. Это уже кончилось, если ты не заметил, – встреваю я.
– Мы тебя упрашивать не будем – некогда. Итак, подписываешься? – продолжает Андрей.
– Где?
– Везде. Условия наши приняты?
– Ну приняты…
– Тогда двинули приводить тебя в порядок.
– Это еще как?
– Вшивая гопота нам даром ни к чему.
Через кабинет – у дерматолога – как раз был шкафчик с образцами препаратов от педикулеза. Делали его меньше года назад, так что все свежее еще. Малатион во флаконе. Самое то. А потом я найденыша еще шампунем с педилином обработаю. (Гм, а вроде ж это одно и то же, только названия разные?) Надо еще потом вычесывать дохлых насекомых и гнид. Ну это сам, не маленький.
Смоченным тампоном протираю грязную волосню. Похоже, что он недавно был в детдоме – волосы достаточно короткие. Уже легче. Так, намазали, теперь подождать чуток. Да, его шмотки надо бы выкинуть. А во что одеть? В шкафу висят халаты, сменная обувь. Ладно, пока обойдется халатом. А там одеть найдется во что.
– Шмотки свои вшивые кидай
– Это еще зачем? – настораживается беспризорник.
– Затем! Делай, что говорят.
– Э, я вам Машкой быть не подписывался!
– Ты что, нахал, считаешь, что твои тощие грязные мощи зажгли в нас похоть? Не надейся, поросенок. Не на тех напал. Кидай свои шмотки в угол. Вот тебе полотенце, я его смесью спирта и фурацилина намочил – оботрись, сними верхний слой грязи. Чучкан!
– Я ж замерзну. На улице-то не май месяц!
– Знаешь, ты за свои тряпки как баба цепляешься. Кончай дурковать!
В бровях и ресницах вшей у него нет. Под мышками – тоже. На всякий случай даю ему тампон, чтоб обтер свою жидкую волосню, где она есть. Потом обтираем тощее и грязное тело свертком из мокрого полотенца. Ну мытьем это не назовешь. Но хоть почище на килограмм стал. Теперь выдаю ему халат, зеленые операционные портки, которые носил дерматолог, и лапти его же – великоваты, но годятся.
– Куда я таким чучелом пойду, – бунчит пацан, пока я наматываю ему на голову косынку – малатион должен поконтактировать с вошками подольше.
– Я так полагаю, что жрать. Наверху уже накрыто, и стоит поторопиться.
Упоминание о жратве окрыляет беспризорника. Уже не споря, бодро двигает с нами в буфет. Конечно, ел-то он самое раннее вчера вечером.
– Садись, питайся, – встречает его Дарья Ивановна. Видно, она решила взять над беспризорником шефство. Остальные довольно оживленно разговаривают с Валентиной, которая рассказывает, что получилось в ходе экспериментов. При этом она перелистывает две толстые общие тетради, довольно густо исчерканные и исписанные.
Лихо же она поработала. По ее словам получается следующее, если изложить человеческим языком, а не научным результаты суточной работы с полусотней крыс, хомяков и мышей.
1. Любой укус смертелен для млекопитающих.
2. Кровь зомби перестает быть заразной через час-полтора.
3. Смерть наступает в зависимости от тяжести ранения: тяжелая рана – быстрая смерть, легкая рана – жертва еще поживет. Около суток.
4. Обернувшиеся животные едят только мясо. Остальная ранее привычная пища ими игнорируется.
5. Самое предпочитаемое мясо для обращенных – мясо животных своего же вида, которые не обратились еще. При этом крыса-зомби и хомяк-зомби, нажравшись соответствующего мяса, увеличиваются в размерах весьма заметно и становятся активнее. Валентине показалось, что они и поумнели, в то время как у остальных зомби интеллект резко снизился.
6. Друг друга зомби не едят. Но в случае если кого-то из них упокоят, через пятнадцать – двадцать минут начинают лопать с аппетитом.
7. На третьем месте по предпочтительности стоит любое другое мясо. При предложении животным-зомби мяса необращенных особей, упокоенных обращенных и говядины все вначале кидались на свежее и «свое». Потом на обращенное-упокоенное и только в случае отсутствия первых двух сортов начинали жрать говядину.