Крепость живых
Шрифт:
Николаич начинает сыпать цифирью, из которой я успеваю выхватить разве 7,62. Тем более что оно повторяется несколько раз.
– Вопрос ясен. Прошу триста 7,62 мм M1908/30 к винтовке и хотя бы четыреста 7,62 мм Калашников.
– И нежно поцеловать в придачу.
– Нет, без поцеловать. Это уже лишнее.
– Знаете, мой альтруизм не так велик и обширен. С вас пять стволов. Тогда пойдет.
– Вас, случаем, не Джек Потрошитель зовут? Стволы же уникальные. Еще нашим сотрудникам я могу их выдать, да и то как бы с меня голову не сняли. Это ж спецхран! Их по-любому будем пользовать
– Приказ есть на раздачу оружия?
– По Московскому гарнизону – да.
– А по Петербургскому?
– Пока нет…
– А если не будет вообще приказа?
– Если все будет так плохо, то приказ отдаст местное руководство. Как мы сейчас это сделали по музею.
– Ага. А вы моими патронами застрелите кого важного…
– Три ствола. Винтовка, автомат, пистолет.
– Еще винтовку добавьте – и договоримся.
– Не могу. Честно. Потом сочтемся, гарантирую.
– Не получится так, что пуля в затылок? По вашей основной профессии?
– Да ладно, если б это вон те демократы говорили… Ну не могу винтовку. Могу прицел дать к снайперке.
Дальше оба опять начинают сыпать какими-то сокращениями и аббревиатурами. Николаич морщится, как от кислого, но соглашается. Бьют по рукам и, дождавшись, когда наш главный дает распоряжения по мобиле Андрею – отдать патроны в обмен на три единицы огнестрела нарезного и прицел, майор-особист моментально исчезает.
Михайлов тихо шепчет Николаичу на ухо (но я все же слышу):
– Ну ты и бандит. Обобрал до костей. Прикидываешь, сколько сейчас раритетные, экспериментальные, музейные образцы стоят?
– Сейчас они стоят семьсот патронов. А скоро и вообще нисколько. Запчастей нет, а коллекционерам… еще и выжить надо. А это не бык пописал – сейчас выжить. Хотя в одном ты прав. Вот будет минута отдыха, я помечтаю на эту тему… И получу кайф как от кальяна!
Оба тихонько посмеиваются.
С улицы входит еще мужичок. Румяный, но седоватый, что видно, когда он снимает шапку. Фамилию его расслышать не удается, но председатель ему явно рад:
– Вот замечательно, что вы появились. Очень вовремя! Что скажете?
– Ситуация такова: сейчас на территории заповедника более двух тысяч человек. Из них триста двадцать шесть – сотрудники Монетного двора и их семьи, размещены частью в Монетном дворе, частью в Трубецком бастионе. Сто пятнадцать – жильцы и их родственники и знакомые, размещены в жилых домах у Алексеевского. Четыреста три – сотрудники музея-заповедника и их семьи и знакомые, размещены в комплексе зданий Кавальера и фондовых капиталов. Шестьдесят шесть – те, кто относятся к арендующим у нас фирмам; они пока нигде не размещены, так как и кафе, и лавочки сувениров торгуют в обычном режиме. И более тысячи трехсот неорганизованные; тут и туристы, и беженцы, и посетители – с ними сложнее всего. В общем, уже стоит проблема их питания, размещения, и, вынужден сказать, что штатные туалеты зашиваются. Женщин в очереди масса – я таких очередей не припомню, разве что как при Горбачеве. Настроение у всех отвратительное, скандалят. Охрана на воротах уже отфильтровала два десятка человек как подозрительных по карантину.
Ага, нас, похоже, называют Охотничьей командой…
– Но в Зотовом бастионе материальные ценности!
– Так я и есть материально ответственный. К слову, чем тут сидеть, шли бы вы разбираться – там автобус с тридцатью итальянками-туристками, а водитель делся куда-то. Никак с ними договориться не получается. И что делать с дамочками – непонятно. Они еще и голодные в придачу!
Очевидно, что между импозантным мэтром и вновь пришедшим сотрудником заповедника давняя и стойкая любовь.
– Я не могу покинуть собрание, так как без меня интересы заповедника будут нарушаться!
– Кроме вас тут еще пятеро ответственных лиц не ниже вас по должности, а по-итальянски только вы говорите. То есть заявляли вы, что говорите по-итальянски?
– Вы что, сомневаетесь в моей компетентности?
– Ни боже мой! Вот вам и карты в руки!
– Я не могу позволить в мое отсутствие прибирать власть к рукам всяким армеутам и разным спасателям кошечек с деревьев!
– То есть не идете?
– Пусть идет Игнатьев. Передайте ему, что я велел.
– Не получится. Игнатьев пропал без вести.
– Тогда Соколова!
– Хватит! Тридцать итальянок уже в относительной безопасности, так что нечего тут распространяться. Прекратите оба! Предлагаю выбрать зама по тылу – вот хранитель фондов заповедника Францев Павел Ильич. Знает заповедник как свои пять пальцев и не допустит нанесения ущерба фондам. Кто против? – Председатель обводит орлиным взором присутствующих.
Никто не против, даже уже достаточно засветившиеся либералы из музейных. Оттуда слышно что-то вроде:
– Самая по нему работа – по туалетам бегать! Венец карьеры!
Гул, однако, начинается, когда полковник Овчинников начинает зачитывать после обязанностей новоиспеченного хозяйственника его права. В обязанности входят обеспечение крепости материально-техническими средствами – продовольствие, вода, топливо, техника и так далее – и обеспечение функционирования жизнеобеспечивающих систем. А вот по поводу прав возникает возмущение, потому как права даются серьезные: ему переподчиняются все хозслужбы, включая принадлежащие арендаторам, соответственно сотрудники музея, включая гастарбайтеров, и много чего еще.
Не давая собранию увязнуть в обсуждении, тут же выбирается ответственный за оборону крепости. Им оказывается наш знакомец начарт – командир сигнальных орудий, которому подчиняются и стрелки внутренней службы безопасности музея.
Далее при минимальном перевесе голосов на Михайлова вешается комендантская служба. Ну а комендантом после долгих и тошных споров становится, естественно, полковник Овчинников.
Последнее сообщение от коменданта на собрании – требование всем умеющим обращаться с оружием сдать в течение двух часов сюда, в штаб крепости, свои военные билеты, военным пенсионерам – пенсионные удостоверения или список, заверенный от Артмузея.