Крепость
Шрифт:
А я?
Куда я должен буду обратиться, когда все это волшебство закончится?
Я бьюсь с судьбой и собираю все свои силы, чтобы избежать петли и затягивания ее вокруг шеи.
Но с какой целью, собственно говоря?
Невольно вынужден закрыть глаза, поскольку у меня слишком сильное головокружение: До Парижа я еще мог держаться надеждой, что могу напасть на след Симоны. И при этом я точно знал где-то внутри, что это была всего лишь иллюзия — а еще и то, что искренне верил, что поймаю Бисмарка, и покажу этому проклятому монстру,
Но никого из моих мучителей я не поставил к стенке и не призвал к ответу. Ни один из них не дрожал с поднятыми руками перед дулом моего пистолета, как я себе это часто представлял. Солдафоны-службисты, типа Бисмарка и его банды, выбрались и сбежали от меня так же ловко и удачно, как и те крысы с верфи, что сбежали с подлодки.
Но теперь не это меня волнует.
То, в чем мы действительно теперь нуждаемся — это тихий, уютный ресторанчик. Еще раз перекусить с французского стола, и тогда сам черт нам не брат!
Вытягиваю шею то влево, то вправо и еще через держащие руль руки «кучера»: Вот будет смех, если не найдем подходящего ресторана!
Квартал, который мы сейчас проезжаем, прямо-таки пахнет хорошей едой.
И вот, наконец, вижу: Стеклянные вывески с художественным модернистским оформлением, блестящий латунный шест у входной двери. Никакого выпендрежного названия, а простая надпись «Restaurant» большими, расписанными цветочками буквами. Выглядит внушающим доверие.
«Кучер» начинает снижать скорость, и тогда я говорю: «Стоп!»
Выхожу и осматриваю заведение вблизи.
Через три дома дальше стоит еще один ресторан, под названием «У белочки» — где за витринной шторкой расставлены чучела белочек, и даже несколько композиций изображающих во всю трахающихся белок.
Спаривающиеся в витрине белки мне совсем не нравятся, но, скорее всего, это и есть модерн! Раскачивающиеся двери с расписной узорчатостью под дерево, кажутся излишне яркими. Подрагивающий желтый цвет, действительно не впечатляет. Но затем понимаю, что это всего лишь отблеск вибрирующей латунной ручки двери. Латунные отблески также и внизу дверей, на полосе-ограничителе, и они здесь, конечно, более к месту.
Глотаю болеутоляющую таблетку, закинув ее за жабры, откинув назад голову, после чего делаю глубокий вдох и вперед! Курсом в кабак.
— Берите сумку с собой! — приказываю Бартлю.
В мягком, приглушенном дневном освещении различаю искусственные цветы на столах, но за столами никого нет. Только несколько посетителей у барной стойки под черно-коричневым кессонным потолком. Все выглядит солидно. И хорошо подходит для большого пира — для нашего прощального пира с великой матерью-Францией.
Неудивительно, что пока еще так пусто. По французской традиции мы заявились немного раньше обычного.
За столом, наслаждаясь покоем и тишиной, произношу:
— Это наверняка последний раз!
— Своего рода последний обед приговоренного к смерти!
— Не
— Кто знает точно, что с нами еще может случиться!
— Теперь могут иметь место лишь приятные неожиданности…
— Вы так это говорите, господин обер-лейтенант…
«Кучер» явно смущен. Он не знает, что должен делать со своими грубыми, рабочими руками, совершенно грязными от сажи из-за постоянного помешивания кочергой угольев в топке.
— Думаю, Вам стоит найти здесь кран, чтобы отмыть свои ласты.
— Аха-аха, господин оберлайтнант, — хрипит «кучер» и исчезает.
Наконец Бартль приступает к действию. Судя по всему, он постепенно снова приходит в себя.
Вижу, как хозяин заведения украдкой бросает взгляды на наш «ковчег», стоящий прямо перед большим окном ресторана у бордюра. Да, пожалуйста, смотри на него сколько влезет! Наш «ковчег» заслуживает Железный крест. И он его действительно заработал! Он не принес никакой славы Maquis, уже хотя бы тем, что стоит здесь, перед этим рестораном — аккуратно припаркованным к тротуару, как будто бы уже давно наступил глубокий мир.
Кажется, в заведении нет официантов.
Потому что хозяин собственной персоной парит, пританцовывая вокруг нашего стола — предано, как и положено: В конце концов, мы все еще являемся оккупантами. Но именно поэтому мы и не хотим играть эту свою роль еще сколь-нибудь длительное время, и я вынужден сказать это явно и отчетливо Бартлю, так как он начал вести себя слишком уж по-барски.
Что мы желаем есть? — Все, что кухня и подвал могут предложить!
Приказываю смотреть в оба, чтобы нам не подали самое дешевое, и затем меня осеняет мысль объявить хозяину, что у меня сегодня день рождения. Бартль удивляется и заикается:
— Ох, а я-то и не знал про это, господин обер-лейтенант!
— Я тоже.
До Бартля наконец-то доходит.
— Мы прорвались сквозь такое говно, сквозь такое дерьмо, — говорю ему. — И здесь я чувствую себя снова под крылышком Великогерманского Вермахта… И на последнем перегоне мы можем позволить себе расслабиться по полной.
Держусь так, будто едва сдерживаюсь от распирающей меня бодрости и решительности. Меня охватывает чувство знакомое любому боксеру, которому уже досчитали до девяти, но перед словом «Девять!» он снова поднимается — словно получил на досках помоста ринга, за какие-то несколько секунд, новый прилив сил.
Бартль смотрит на меня так, будто сомневается в моем рассудке.
— All that money can buy! Завтра французские жабы для нас больше не будут иметь никакой ценности!
После чего интересуюсь у Бартля:
— Какие-нибудь особенные пожелания?
Но Бартль никак не реагирует, лишь осматривается вокруг.
Хозяин появляется снова и объявляет, что у него есть, для нас троих, «Coq au vin» — его фирменное блюдо, а прежде он подаст «une tranche de pete de lapin», а также «cornichons» и все «epatant!».