Крепость
Шрифт:
— Как я уже сказал: Вам необходимо как можно скорее выехать и вернуться во флотилию.
Смотрю не мигая в розовое лицо капитана. На нем ничего нельзя прочитать, т. к. взгляд направлен в столешницу письменного стола. А затем, слегка гнусавя, он продолжает: «Ваши дамы арестованы…»
Что это значит: Ваши дамы арестованы…? Я что-то не понял, что он сказал. Что значит: Ваши дамы? Он же не имеет в виду Симону?!
— И именно в Бресте, — голос Масленка доносится до меня словно издалека: — Одна ваша очень близкая дама…
В Бресте? Симона в Бресте? Но ЭТОГО
В голове проносится молнией: Вот это новость так новость! Надо сдержаться! Не мигая, смотрю на Масленка и пытаюсь осознать услышанное.
Чувствую себя так, словно Масленок по ошибке зачитал не ту строчку из рукописи, предназначенную для совершенной другой ситуации. Тон его голоса тот же что и прежде, да содержание изменилось.
Масленок молчит. Он выдерживает мой прямой взгляд. Секунда, кажется длится вечно. На-конец он произносит: Я хотел сказать вам только это.» Снова пауза, на этот раз короче, а затем тем же, долгое время сдерживаемым тоном: «вам надо позаботиться о том, чтобы ваша вторая книга как можно быстрее увидела свет. Вероятно, для освежения памяти вам надо будет выйти в море. Это было бы лучше всего…»
В эту секунду до меня доходит весь смысл сказанного: Симона арестована!
Я все время боялся услышать именно это известие.
Но, то, что она будет сообщена мне здесь, в Берлине, через Масленка…. Однако это должно было когда-то произойти! Симона делала слишком большие ставки. Надо собрать в кулак всю волю, чтобы не выдать своего испуга. Ничем его не выказать. Напустить на себя ледяное хладнокровие. Ни шелохнуться, ни кашлянуть. Говорить ясно и отчетливо! Не бледнеть! Не моргать! Масленок ведет себя так, словно совершенно случайно шепнул мне эту информацию — и теперь следит за моей реакцией. Сидит, делая вид, что внимательно изучает поверхность стоящего перед ним письменного стола, однако по всему видно, что внимательно следит за мной, каждым моим движением.
— В Бресте находится ваш бывший командир… — произносит он деловито. Едва соображаю, что могу сказать в ответ, как Масленок добавляет: — На должности командира флотилии, как мне доложили…
— Так точно, господин капитан! — выпаливаю, кажется, слишком громко и быстро. Одновременно думаю: что же это такое? Все звучит как-то уж очень странно. Самодовольно, я бы даже сказал, слишком уж цинично. Меня вдруг пронзает острое чувство того, что Масленок знает гораздо больше, чем позволил мне узнать. Я внезапно замираю оттого, что ясно представил, что Масленок мог бы знать ВСЕ.
Но какое отношение ко всему сказанному ранее имеет Старик? Что там произошло? Что случилось в Бресте?
— Вы должны вернуться как можно быстрее… — произносит Масленок безапелляционно и, словно подводя итог нашему разговору.
Вернуться? Что значит «вернуться»? Хочу спросить, но буквально давлюсь вопросом. В Ла Боль? В Брест?
Масленок сидит, откинувшись в кресле и попыхивая очередной сигарой. Густой дым создает уютную, совсем неслужебную, атмосферу. Если Масленок так ведет себя, то он, наверное,
Мои мысли прерываются его голосом. Провожая взглядом очередное кольцо сигарного дыма, он произносит:
— Ваша французская знакомая — архитектор?
Архитектор? Отзывается во мне эхом. Это еще что за новости?
Просто счастье, что Масленок не смотрит на меня в этот момент: Все его внимание поглощено выпускаемыми им дымовыми кренделями. Вероятнее всего, он и не ждет от меня какого-либо подтверждения или опровержения. Потому все так же, равнодушно продолжает:
— Из-за особых способностей вашей дамы, она была — вполне официально — затребована в Брест. Во флотилию….
Господи! Архитектор — особые способности — затребована во флотилию? У меня кружится голова. Откуда все это известно Масленку?
Мой визави глубоко вздыхает и смотрит на меня своими чистыми ясными голубыми глаза-ми:
— Деятельность вышеупомянутой дамы длилась не очень долго — всего лишь до ее ареста….
Затребована в Брест — а затем арестована? Кем интересно бы знать? Старик, видно, в довольно трудном положении. А я?
Для Масленка дело кажется законченным. Он развивает тему:
— До отъезда вам вот что еще надо сделать: поехать в Карлсбад и получить разрешение на бумагу. Мне сообщили, что оно уже там готово. В вашем издательстве его уже давно ждут. А вообще-то, лучше я поеду с вами. Телефон у них как надо сейчас не работает. Ничего, прогулка мне не повредит.
Прямо дом сумасшедших какой-то: почему это Масленку тоже туда надо? Может он хочет меня основательно попотрошить — но за стенами своего кабинета, который имеет уши?
Масленок прикрепляет к поясу ремень кортика и натягивает на руки, медленно и аккуратно, словно соблюдая некий обязательный ритуал, кожаные перчатки.
Стриптиз наоборот, мелькает у меня мысль: однажды, в Парижском Баль Майоле, я видел подобный номер, но тогда стриптизерша стягивала со своих рук перчатки в таком же скоростном темпе и сорвала бурные аплодисменты. К чему весь этот выпендреж?
Спустя какое-то время мы уже чинно вышагиваем «держа ногу», плечом к плечу по Бендлерштрассе к Тирпицуфер, а затем вдоль по набережной Ландверканала в направлении Потсдамского моста. Рядом со своим от-письменного-стола капитаном, его красивым кашне, чувствую себя несколько неуютно: Я совершенно не выгляжу на все «пять».
Навстречу нам идет какой-то флотский чиновник, но с офицерским погонами, указывающими на занимаемую им высокую должность, и до меня долетает: «Приветствую вас от всего сердца!» И это из-за того, что я глубоко задумавшись, чисто интуитивно, поприветствовал чинушу не обратив на него никакого внимания.
— Прошу прощения! — кратко отвечаю на его приветствие. Этот проклятый ритуал вскидывания рук уже вызывает у меня судорогу правой руки. И все-таки приходится его соблюдать даже среди горящих от ночного налета развалин домов! Меня удивляет то, нигде не видно пожарных команд: остатки домов просто догорают. Однако молодцеватой браваде находится место и здесь.