Крепостной художник
Шрифт:
Тропинина приглашали нарасхват. Каждому хотелось полюбоваться собой на холсте и оставить потомству своё изображение. Граф не препятствовал художнику принимать заказы. Ему льстило сознание, что паны заискивают теперь перед ним.
— Василий Андреевич, собирайся-ка к пану Волянскому. Видимо, хочется хитрой польской лисе увековечить старую свою образину, — весело проговорил Ираклий Иванович, заходя в классную комнату, где Тропинин давал урок рисования графским детям. Графини Наталья, Варвара и Мария, склонившись над столом, усердно срисовывали стоявший перед ними бюст Аполлона. Старушка гувернантка, мадам Боцигетти,
— Гляди-ка, как распинается старый лях в любезностях, а в своё время визита подобающего не сделал, как бы следовало благородному дворянину. Ну, ладно, езжай! Пусть чувствует, что у русского помещика и люди-то не такие, как у него, старого скряги.
Тропинин сделал было движение, чтобы выйти из комнаты, но графу охота была ещё побалагурить.
— Ты у меня, Василий Андреевич, в знаменитости вышел. О тебе да о Кармалюке, только о вас двух в губернии и говорят!
При упоминании о Кармалюке молодые графини насторожились. Почти легендарная личность страшного и странного разбойника занимала не только их девичье воображение. Одни называли его злодеем, другие — благодетелем; одни приводили примеры жестокости, другие рассказывали, как он бывает великодушен и добр.
Но, что бы ни говорили о Кармалюке, он был прежде всего неуловимый враг польских панов. Это одно возбуждало в графе нечто вроде симпатии к беглому холопу пана Пигловского.
— Не ограбил бы тебя Кармалюк, как прослышит, что ты с тугим кошельком поедешь от пана Волянского.
— Кармалюк от меня ничего не возьмёт, ваше сиятельство!
— Ты думаешь? — серьёзно спросил его граф. — Ты, что же, встречал его?
Не приходилось, а только слух о нём идёт среди народа, что от своего брата, крепостного человека, он ничего не берёт.
Конец разговора не понравился графу, он хотел что-то ещё сказать, но вошедший лакей напомнил, что посланный Волянского ждёт Тропинина.
У пана Волянского
Хорошенькая пани Розалия, молодая жена старого пана Волянского, слыла радушной хозяйкой. Она любила и умела принять гостей, и гости не переводились в доме. Соседи-помещики судачили, что, если бы не балы и приёмы, молодая женщина давно умерла бы с тоски в обществе угрюмого мужа. Зная скупой и крутой нрав пана Ромуальда, хвалили её за то, что сумела старого пана прибрать к своим ручкам.
По обыкновению, у Волянских собралось несколько человек: судья из Могилёва, миловидная вдовушка, подруга хозяйки дома, молодой шляхтич из соседнего имения и пан Янчевский из Деражни, прозванный за своё красноречие деражнинским Демосфеном. [15]
Сегодня пан Феликс в ударе. Он говорит, говорит без конца. Предвещает близкий поход на Россию императора Наполеона, предрекает гибель России.
— Великие победы императора Франции принесут и нашей отчизне свободу, вольность полякам, — закончил он, понизив голос, но тотчас же, увлёкшись, позабыв об осторожности, заговорил громко, торжественно. — Уже Волынь собирает деньги, посылает во Францию гонцов. Подолье тоже не
15
Знаменитый афинский оратор.
— Пан увлекается, — насмешливо перебила его пани Розалия, — всех русских пан собирается выгнать из края, а до сих пор мы не можем спать спокойно в наших постелях от страха перед нападением беглого хлопа…
Пан из Деражни закашлялся, вспыхнул.
— Напрасно пани Розалия конфузит шляхту в моём лице. И русская полиция не может справиться с Карма-люком. Он просто заколдован! Его не раз хватали, ковали в железо, а он цел и невредим из цепей уходит.
— То так понятно, — вставил молодой шляхтич, сосед по имению пана Волянского: — Кармалюку помогают все крестьяне в округе, — они извещают его об опасности, укрывают у себя. Проклятое хлопское отродье. Быть может, кто знает, новую резню готовит нам этот последний гайдамак.
— Пан преувеличивает опасность, — перебила его молодая вдова, — я слыхала, что Кармалюк просто жалеет бедняков. Он грабит богатых, чтобы отдать награбленное бедным.
— Такое предположение делает честь чистому сердцу пани, но, к сожалению, дело не так просто. И если б панство понимало, какую страшную угрозу несут с собой подобные Кармалюки, оно бы не стало ждать содействия русских, а взялось бы само за истребление этого волка.
— А говорят, что этот разбойник очень красив и любезен с дамами, — проронила пани Розалия, бросив кокетливый взгляд на пана Янчевского.
Молчаливо до сего налегавший на выставленные для гостей по приказанию пани Розалии мёд и вино, пан Ромуальд внезапно распалился.
— Я буду не я, Волянский из Карачинец, если не убью собственной рукой бешеного зверя. Довольно терпело благородное панство от хлопа!.
Появившийся в эту минуту лакей прервал излияния пана, что-то сказав ему тихо.
— А ну-ка зови, зови его сюда.
Вслед за лакеем вошёл Тропинин и остановился у двери.
Не глядя на него, пан Волянский продолжал, обращаясь к гостям:
— Мало того, что беглый хлоп разбойничает по дорогам, вот перед вами ещё один хлоп, который смеет в моём доме указывать мне..
— Я ничего не указываю пану, — отважился прервать его Тропинин. — Я прошу только отпустить меня домой, раз я не нужен пану. Три дня я живу здесь в бездействии, не приступая к работе, для которой был призван.
— Молчать, наглый хлоп!
Волянский схватил арапник, кем-то забытый на столике в углу.
Побледнев, не помня себя от впервые нахлынувшей на него ярости, Тропинин медленно произнёс:
— Я здесь не хлоп, а художник! Взволнованные гости вскочили с мест.
Пани Розалия из боязни, чтоб не случилось того, что русский вельможа почтёт для себя оскорблением, пыталась успокоить взбешённого мужа и вытащить из рук его арапник.
В водворившейся на миг тишине явственно послышался стук колёс и лошадиный топот. Пани Эрнестина, подруга хозяйки, чтоб отвлечь внимание Волянского, порхнула к окну и преувеличенно возбужённо воскликнула:
— До пана Ромуальда гость, интересный, молодой, в дорожном платье. Видно, что из далёкого края.