Крепостной
Шрифт:
Так что разговор закончился хорошо. Хотя с Даниила семь потов сошло. Нет, делать перед начальством вид лихой и придурковатый, как завещал Пётр Великий, он научился ещё во время срочной службы. Что его потом не раз выручало. Даже когда он был уже в майорском чине… Но сегодня этого было мало. Потому как нужно было ещё и расположить к себе очень разномастную компанию. Ибо, государыня-государыней, но она, как солнце — далеко, а вот рядом очень много людей, которые куда ближе и сталкиваться с ними ему придётся куда чаще. Неприятностей же они могут доставить ему ничуть не меньше… Но, вроде как, всё удалось. А когда возник вопрос, что ему шить из одежды — потому как ливреи даже на близкий размер в запасах не имелось, он и предложил пошить ему «черкеску» с папахой. Потому как от лакейской ливреи его воротило. Самая холопская одежда! А «казачки», судя по слухам, уже встречались. Правда, по большей части, в виде «арапчонков». Но он для такого цветом кожи не вышел… Правда были ещё «гайдуки»,
— Вот, извольте, пожалуйста, Ваше Высокопревосходительство!
Воспитатель Великих князей генерал Ламздорф величественно принял чашку «капучино», сделал глоток и с наслаждением закатил глаза.
— Вот как это у тебя получается? Кофе-шенк государыни императрицы тоже твой рецепт, вроде как, освоил, а всё одно у него кофий совсем не такой.
Данилка молча стоял напротив, поедая глазами генерала. Вопрос был риторический, поэтому ответа на него не требовалось. Хотя ответ был. Дело в том, что, как выяснилось, вариант заваривания кофе, именуемый очень похоже — «капуцин» в этом времени уже имелся. Но местный рецепт довольно сильно отличался от того, который любил, умел и практиковал Данилка. А кофе-шенк «государыни» сумел раздобыть именно его… Ну, когда та, попробовав заваренный Даниилом кофе, отправила его учиться у «сопляка». Чего тот делать совершенно не собирался. Не может же взрослый, состоявшийся кофе-шенк с большим опытом слушать всяких сопляков? Ну, вот и он не стал, а пообщался другими такими же из числа тех, кто служил при императоре и больших сановниках, где и надыбал нужный рецептик… который оказался не совсем тем. Ну, или, вернее, совсем не тем.
— Значит, просишь, чтобы тебя вместе с Великими князьями к учителям допустили?
— Никак нет, Ваше Высокопревосходительство!
— Зная-ятно… ЧТО?! То есть как это никак нет?
Данилка быстро заговорил, добавив в голос плаксивых ноток:
— Да на что мне учителя-то, Ваше Высокопревосходительство. Я и сам разумен — самолёт вот сделал. А науки всякие — для меня сложныя. У меня уму не хватит их понять. Да ишшо языки разные. Ну, зачем мне оне? Я с немцами всякими говорить не собираюсь. Вот ещё! Коль они сюда приехали — так пусть сами русский учат, а не мы ихний…
— А ну — цыц! — рявкнул генерал. — Раскричался мне тут, балаболка. Волю почуял? Вот я тебе сейчас… Сказано будешь заниматься — значит будешь. И не сметь мне перечить!
Он сделал громкий глоток и сердито грохнул чашечкой о блюдце. А Данилка скорчил грустную рожу и опустил голову. Но окончательно не сдался. Подняв на генерала полные слёз глаза, он со всхлипом спросил:
— Чего — и языки эти иностранные учить тоже, да?
— Непременно учить! Сам проверять буду! А то ишь волю взял…
Выволочка продолжалась ещё минут десять, после чего из-за закрытых дверей послышался звон медного колокольца, а затем они распахнулись и в комнату, в которой находились они с генералом, выметнулось два буйных вихря — Николай и Михаил. А вслед за ними вошёл высокий мужчина в несколько старомодном сюртуке — учитель математики Великих князей.
— Добрый день, Ваше Высокопревосходительство, — степенно поздоровался он с генералом Ламздорфом.
— Добрый-добрый, — сердито пробурчал тот в ответ. — Значит так — с сего часа кроме великих князей на занятиях будет присутствовать ещё и вот этот «казачок». И спуску ему не давать. Спрашивать пуще других!
На лице учителя нарисовалось недоумение. Ну да — маленькие князья-то учились уже давно, а этот «казачок»… но спорить с генералом было себе дороже.
— Всё понятно, Ваше Высокопревосходительство.
Вообще-то предложение о том, чтобы Данилку допустили до занятий вместе с маленькими Великими князьями, озвучил Николай. Он не забыл того, что сказал ему маленький трубочист на дереве сразу после запуска модели планера… Вот только после того, как Данилка разобрался с тем, как устроены отношения юных членов императорской фамилии со своим воспитателем, ему стало понятно, что просто попросить об этом — значит полностью погубить дело. Несмотря на то, что на столь высокий пост его выбрал сам бывший император Павел I, а также, вроде как, немалый опыт генерала в подобном деле, полученный ещё со старшими Великими князьями, Матвей Иванович оказался средоточием тех качеств, которые делали его абсолютно неприспособленным к выполнению подобной задачи. Во-первых, он был твёрдо убеждён, что главной задачей воспитателя является воспитание в ребёнке послушания. Всё остальное: естественные и точные науки, искусства, языки и так далее — всего лишь инструмент для этого. И не более. Во-вторых, любимым методом воспитания этого самого послушания у генерала был запрет. Лишь только ребенка что-либо заинтересовывало, и он начинал заниматься этим с большим интересом, как тут же следовал запрет. Нельзя! Стоп! Запрещено! Зато то, что не приходилось маленьким Великим Князьям по душе, наоборот, начинало твёрдо внедряться в практику. Молчать! Делать, что велено! Ещё! И ещё! А завтра будете заниматься этим ещё на час дольше… Исполнять!
Поэтому, когда Николай попросил допустить Данилку до
А если бы просто попросили, так не то, что не разрешил бы — на конюшню отправил бы. На правёж. Это ж надо было что удумать — дворового пащенка языкам учить! Да тут ещё посмотреть надо, нет ли здесь какой крамолы…
Следующие несколько дней для Данилки были адом. Нет, объём и уровень знаний в этом времени был гораздо меньше, чем, даже, во времена его школы, но вот подача… Здесь пока никто особенно не озабочивался удобством изложения материала — учитель просто вещал, а ученики должны были разбираться в этом самостоятельно. Особенно такие как Данилка. К маленьким Великим князьям всё-таки проявлялось некое снисхождение… если учителя видели, что они совсем не понимают изложенное — то старались разъяснить. Так что Даниил мог только поблагодарить судьбу за то, что эти двое мальчишек были шебутными и немного ленивыми… как, впрочем, большинство детей в этом возрасте, вследствие чего подобные разъяснения учителям приходилось делать на каждом уроке. Но порку на конюшне в субботу он всё равно заработал. Слава богу, она происходила в присутствии примчавшихся на конюшню Николая и Михаила, которые строго следили за тем, чтобы бывшего маленького трубочиста особенно сильно не били. Данилка подстраховался и в первый раз пообещал пацанятам, что сразу после порки он, если будет в состоянии, проведёт их на крышу. Вот они и следили за тем, чтобы он непременно остался «в состоянии», повелительно покрикивая на конюха, если тот, ударял слишком уж сильно. Плюс пороли его, как малолетку, розгами, а не кнутом. Так что было хоть и больно, но терпимо.
На крышу они тогда попали, хотя Данилку после порки слегка лихорадило. И что в этом времени за привычка — чуть что сразу на конюшню и пороть? Как будто других наказаний нет… В тот раз они просидели там почти полчаса. Уж больно мальчишек очаровал открывшийся вид. После чего он увёл их вниз. И поплохело ему за это время, и надолго исчезать из поля зрения нянек и гувернанток тоже было нельзя.
Остаток субботы и воскресенье он отлёживался… ну как — обязанностей слуги с него никто не снимал, так что только лишь лежать не получилось. Но Николай оказался понимающим парнишкой и особенно сильно его не напрягал. Даже сам оделся к воскресному семейному обеду… Хотя Данилке вставать всё равно пришлось. Потому что вдовствующая императрица так же пристрастилась к «капучино», а заваривать его правильно пока получалось только лишь у него одного. Но справился…
А с понедельника всё началось по-новой.
Проблемы с языками были ожидаемыми. В школе он учил немецкий, но после войны с учителями была большая напряжёнка. У них, например, язык преподавал учитель географии, бывший фронтовой разведчик, нахватавшийся по верхам во время войны. Понятно, что после подобного обучения допросить пленного или уточнить по карте расположение штаба либо артиллерийские позиции у них в классе мог любой. А вот разговаривать… С английским же и французским он столкнулся только уже в зрелом возрасте, и исключительно через эстраду. Нет, от «Битлз» или «Роллинг Стоунз», как всякие там «столичные», он не фанател, но среди полученных от тестя с патефоном пластинок было несколько с композициями Синатры и Поля Робсона. А уже гораздо позже он, по случаю, прикупил пластинки Мирей Матье и Джо Дассена. Хотя на патефоне эти пластинки воспроизводились весьма паршиво. Несмотря на то, что он регулярно перебирал его собственными руками… И Анисим, из своего неуёмного любопытства, с помощью словарей и учительницы из местной школы, в которой учились его дочери и сын, умудрился перевести все их песни, которые имелись на пластинках. А то как это — слушать песню и не знать о чём она? Это ж песня — её понимать надо! Так что кое-какая языковая база у него была. Но в текущей ситуации языки ему давались очень тяжко. Уж больно далеко мальчишки оторвались от его текущего уровня. Ну, дык они французским владели лучше, чем русским, а мамка у них — вообще немка! Как и воспитатель, и няня. И уже после первых занятий он понял, что порка по субботам теперь станет для него регулярным пунктом распорядка на многие месяцы, а то и годы.