Крепы
Шрифт:
— Куда? — спросила Анна.
— Прошу следовать за мной и не задавать дебильных вопросов! — Милиционер был явно не в духе. — Иначе я применю свое табельное оружие. Давайте, давайте, гражданочка… Не будем задерживать органы…
Вся его речь показалась мне состоящей из совершенно не стыкующихся друг с другом ударных слогов. Будто одним и тем же голосом одно и то же говорили сразу несколько человек. Причем у каждого из них были свои интонации.
— Эй! — сказала я и тряхнула шофера за плечо. Кепка свалилась с его головы, но он не проснулся.
На улице не
— В чем дело? — спросила я и шагнула в сторону милиционера. Я никак не могла разглядеть его погон — что-то было с ними не в порядке, и если б я так на них не сосредоточилась, то поняла бы, что и с лицом у милиционера не все в порядке. — В чем дело, лейтенант? — наудачу давая звание, сказала я. — Мы чем-то провинились?
Желтый милицейский «жигуль» был пуст: ни шофера, ни кого бы то ни было еще, но, скользнув по нему взглядом, я заметила внутри какое-то шевеление. Милиционер схватил мою девочку за руку и потащил. Она упиралась, но не очень — все-таки она была еще слаба.
— Отпустите! — твердо сказала я. — Я, между прочим, к вам обращаюсь, лейтенант!
— Карга! Карга старая… — почему-то детским голосом пискнул милиционер, продолжая тащить Анну в машину. — Уйди… Уйди, карга старая… Не маши сумкой!… — Ему почти удалось втолкнуть Анну в машину. — Убери сумку!
Тут я разозлилась уже не на шутку — со мной такое случается, но обычно это бывает в какой-нибудь очереди, и обычно я сдерживаюсь. Сняв с плеча свою сумочку на длинной цепочке и совершенно позабыв все свои страхи по поводу ее содержимого, я размахнулась и изо всех сил ударила милиционера по голове. Сумочка шлепнула сверху по плоской фуражке. Эффект превзошел все ожидания. Страж порядка сразу выпустил руку Анны. Мне показалось, что он как-то просел, даже вошел в асфальт, словно не до конца забитый гвоздь. И тут же дверцы машины сами собой распахнулись и на асфальт стало что-то выпадать.
Мы вернулись в такси. Наш водитель, очумело озираясь, надел кепку, и мы сразу поехали. Обернувшись, я увидела — или, может, мне это только показалось, — как в клочьях тумана прыгают вокруг милицейской «канарейки» сразу несколько коротышек. Они не были похожи на карликов. Я бы могла поклясться, что это были дети.
V
Сэкономив три часа на обмене билета, я все-таки рассчитывала, что Егор будет еще спать. Он всегда меня ждет, он считает каждую минуту, даже когда я хожу в булочную за хлебом. Но он, конечно же, увидел нас в окно и, конечно же, когда мы поднялись на лифте, ждал уже в проеме распахнутой двери. Старый ловелас! За то время, что мы расплачивались с одуревшим таксистом и поднимались, Егор успел переодеться и стоял теперь на фоне коричневой стены седой, огромный, в
— Герда Максимовна? — пророкотал он, галантно наклоняясь и целуя мне руку. — Как долетели?
— Это мой полковник, — сказала я, закрывая дверь и поворачивая все три замка на все возможные обороты, — Егор Кузьмич. А это Анна. — Я накинула и цепочку и, испугавшись почему-то лишних расспросов, добавила: — Просто Анна, без имени, без фамилии. Без ничего.
— Очень приятно! — Егор улыбнулся и, как и мне, поцеловал девочке руку. — Пусть будет так. Просто Анна.
В гостиной на столе, как и обычно в подобных случаях, стояла наша свадебная ваза, полная белых роз. Однажды я вот таким же образом вернулась, и выяснилось, что розы съели весь наш бюджет. Пришлось до пенсии сидеть на каше и хлебе. Розы источали сильный сладковатый запах. От одного их вида в груди у меня стало тепло, даже выступили слезы. Сколько раз уже он так меня встречал, а я все не привыкну.
— Вы вдвоем живете? — спросила девочка. Она только заглянула в гостиную и сразу пошла по квартире, осматривая комнату за комнатой; я слышала, как скрипят двери. — А просторно у вас здесь…
«Не похоже это на полную амнезию… — отметила я. — Совсем не похоже… Ну, да и Бог с ним. — Егор на кухне ставил чайник, гремел посудой и что-то весело отвечал Анне на ее простые, но многочисленные вопросы. — Ну-ка посмотрим! — Я вынула ножницы, открыла сумочку и взрезала подкладку. Все четыре пакетика были на месте. — Молодец, старуха. Довезла!»
— А вы муж и жена?
— Не совсем. Хотя на самом деле даже более чем… Видите ли, Анна, — простите, не знаю вашего отчества, — мы женаты уже тридцать два года.
— Значит, все-таки женаты?
— Да, но тридцать лет назад мы были разведены.
«Козел старый… — улыбалась я про себя, пряча пакетики в небольшой стенной тайник. — Ишь, как вьется — вьется, медальками звенит!.. И ни звука про свои болячки! А ведь он, должно быть, страдает… Или оставалась еще доза? — Я закрыла тайник. — Правильно, оставалась! Вот почему ты, полковник, такой веселенький. Что бы ты без меня делал-то?»
За столом Анне опять стало плохо. Егор расстроился, что приготовленный им шикарный сладкий салат так никто и не продегустировал, но виду не подал.
— Может, «скорую»? — спросил он.
— Ты знаешь, какая у нас «скорая»! — напомнила я, уже вынимая футляр с аппаратом для измерения давления и все остальное имущество врача, иногда практикующего на пенсии. — Много она тебе помогала, эта «скорая»?
Старик мой обиделся и ушел к себе в кабинет. Через минуту я услышала, как зашуршал напильник. Егор всегда так уходит от «лишних разговоров» — идет обтачивать древесные корни. У него их за последние пять лет столько собралось — целая галерея деревянной скульптуры, повернуться негде! Как раковый больной он не пользовался услугами «скорой». «Скорая» не могла его ни в больницу забрать, ни оказать необходимую помощь — даже положенный по закону укол морфия приходилось чуть не на коленях вымаливать.