Крещение Киевской Руси
Шрифт:
Трудно даже представить, как много заключает эта летописная строка. Именно она должна приоткрыть завесу над событиями начала XI столетия да и позднейшей поры. Здесь важен и сам факт ухода Анастаса с Болеславом, и оценка этого события позднейшим летописцем. Ведь фактически он Анастаса оправдывает: доверился лукавому польскому князю. Да и о Болеславе этот летописец пишет с уважением: «Бе бо Болеслав велик и тяжек, якы и на кони не могы седети, но бяше смыслен». Замечено, что сама ситуация, сложившаяся в Киеве в 1018 году, сходна с положением 1089 года, когда Изяслав Ярославич воспользовался помощью другого польского князя в аналогичной ситуации. И тональность повествования заставляет предполагать, что принадлежит оно летописцу Десятинной церкви, писавшему свой труд
Из летописного повествования в целом не следует, чтобы Анастас совершил предательство по отношению к той традиции, которую он до сих пор представлял, то есть той церковной организации, во главе которой стояла Десятинная церковь. Ясно, что Анастас враждебно относился к тем изменениям, которые начал в 1017 году Ярослав: на Русь он больше не вернется. Но у него, очевидно, обнаружились расхождения и со Святополком, характер которых остается, к сожалению, непонятным. Не исключено, что в данном случае сказывалась враждебность Святополка наследию Владимира как такового. Сам выбор Анастаса лишний раз подчеркивает откровенную слабость позиций Святополка в Киеве. А потому князь и бежал из Киева к печенегам, едва наемное варяжское войско подошло к столице. С печенегами пытался он вновь овладеть Киевом, а после поражения бежал на запад, «пробежа Лядьскую землю» и «межю Ляхы и Чехы испроверже зле живот свой».
Устранение и еще одного соперника не сделало для Ярослава пребывание в Киеве безопасным. Видимо, какое-то время ему пришлось уступать киевский стол полоцкому князю Брячиславу Изяславичу (внуку Владимира), а в 1024 году варяжские наемники Ярослава были разбиты под Лиственом Мстиславом Тмутараканским и Черниговским. Хотя сам Мстислав предложил Ярославу занять Киев, разделив по Днепру Русскую землю, последний предпочитал отсиживаться в Новгороде и лишь по смерти Мстислава в 1036 году стал «самовластець Русьстей земли». Очевидно, только теперь смог он продолжить мероприятия, начатые в 1017 году. И именно теперь в Киеве впервые появляется греческий митрополит (Феопемпт).
Отрицательное отношение Ярослава к наследию Владимира проявлялось и в новгородский период его княжения. После крещения Новгорода церковные общины здесь возглавлял Иоаким Корсунянин. В «Повести временных лет» он не упоминается, а в новгородских летописях кое-что переосмысливалось задним числом. Так, неясно, был ли он изначально епископом, или же занимал положение, сходное с должностью Анастаса в Киеве. Так или иначе, это был ставленник Владимира, и с Ярославом у него отношения оставались натянутыми.
Об острой борьбе в Новгороде в 20-е годы говорит эпизод, глухо отмеченный новгородскими летописями: Ярослав захватил посадника Константина Добрынича, и по приказу князя его убили в ссылке в Муроме. Косвенный намек на столкновения с Иоакимом содержится еще в одном сообщении новгородских летописей. В 1030 году умер Иоаким, и на свое место он определил Ефрема, по-видимому, того самого, что позднее возглавлял киевскую митрополию. Сам факт такого назначения с канонической точки зрения неправомерен, хотя в ирландской церкви допускалось поставление епископа одним епископом. В данном же случае Ефрем епископом и не назван, что, может быть, указывает вообще на иную систему церковной организации (подобную киевской), отличающуюся от византийской и римской. Ярослав, однако, выбор Иоакима не признал. Он поставил епископом своего кандидата — Луку Жидяту, с византийской точки зрения вполне православного. И, как уже было сказано, продолжение этой борьбы последует двадцать лет спустя после смерти Ярослава, когда митрополит Ефрем осудит епископа Луку Жидяту.
Появление греческого митрополита в Киеве, естественно, обострило межобщинную борьбу. Именно в эту связь следует поставить странное сообщение летописи под 1039 годом об освящении церкви Богородицы. Церковь эта уже была освящена в 996 году. Но с точки зрения византийского православия это освящение было как бы недействительным, поскольку еретическим признавалось
Однако этим актом и ограничивается деятельность в Киеве первого митрополита. Активность греческого иерарха вызвала недовольство и самого Ярослава.
В 1043 году разрыв с Византией становится открытым, и русское войско отправляется в свой последний поход на Константинополь. В условиях разрыва с Константинополем вновь возрастает роль Десятинной церкви. В 1044 году, очевидно, по инициативе ее клира, были извлечены останки убитых в усобице 70-х годов X столетия Ярополка и Олега Святославичей, «и крестиша кости ею, и положиша и в церкви святыя Богородица». В высшей степени странный с канонической точки зрения акт был проведен фактически на государственном уровне. Русь христианская соединялась с языческой, как бы продолжая ее. Эта идея найдет отражение и в знаменитом «Слове о Законе и Благодати» Илариона, где подчеркнута чисто мирская слава отца и деда Владимира.
В конечном счете, Ярослав не отказался от византийской системы иерархического устройства. Все более обособляющаяся от общества власть подозрительно относилась ко всякой общинной самодеятельности, стремилась поставить ее под контроль, чему и служила иерархия, как она складывалась в главных христианских центрах. Но передавать рычаги управления церкви в руки византийских императоров и патриархов русскому князю, конечно, не хотелось. Поэтому и предпринимается попытка избрать митрополита-русина, воспользовавшись правилом, допускающим избрание митрополита советом епископов. Сам Иларион тоже не из-за простой лести величал Ярослава каганом: для уравнения прав русской иерархии с византийской надо было, прежде всего, поставить князя вровень с константинопольскими базилевсами. И в записи на стене киевской Софии о кончине князя он назван «царем». Однако международного признания эти притязания не получили, а потому и не были прочными.
Неустойчивость положения сказалась при преемниках Ярослава. В междоусобной борьбе каждый из соперников стремился опереться на определенную церковную общину. Старший, Изяслав Ярославич, держался Десятинной церкви, в которой и был затем похоронен. Святослав более ориентировался на греческую общину. Когда в 1069 году Изяслав с польской помощью устремился на Киев, дабы изгнать Всеслава Полоцкого и вернуть себе княжеский стол, киевляне обратились за помощью к Святославу и Всеволоду, угрожая «ступить в Гречьску землю». Святослав оказал поддержку этой провизантийски настроенной группе киевлян и впоследствии, видимо, опираясь на них, изгнал Изяслава из Киева. Не случайно и то, что, когда после возвращения из Польши Изяслав «нача гневатися на Антония из Всеслава», Святослав ночью вывез Антония в Чернигов, где тот основал новый монастырь. В Печерском монастыре Антоний представлял едва ли не самую крайнюю прогреческую традицию, тогда как Феодосий более ориентировался на собственно русские истоки и проблемы. В отличие от Антония Феодосий поддерживал Изяслава, а Святополк Изяславич в 1108 году впишет имя печерского игумена в синодик для поминания. Антония же будут более всего прославлять в Ростовской епархии, долго остававшейся одним из главных форпостов византийского влияния.
Всеволод был женат на дочери византийского императора Константина Мономаха. Тем не менее, в вопросах религиозной ориентации он проявлял большую гибкость. Именно он, по сообщению Татищева, вернул в 1076 году войско, направленное Святославом против корсунян в помощь грекам. Именно при нем на Руси устанавливается праздник Николы Вешнего, связанный с Римом, и ведется активная дипломатическая переписка с папами и антипапами. Насущные политические интересы не позволяли князьям отказаться от некоторых достигнутых Владимиром завоеваний, а военная мощь позволяла отстаивать самостоятельный взгляд на важнейшие вопросы. И даже уступив, в конечном счете, Константинополю в праве назначать митрополитов, русские князья сохранили за собой практику назначения епископов, лишь номинально утверждаемых митрополитами. Церковь оставалась в экономической и потому в политической зависимости от светской власти.