Крещение свинцом
Шрифт:
– Вернулись, значит, предатели. – Старуха бочком-бочком медленно прилегла, с выдохом откинулась на спину. – Вернулись, сволочи.
– Почему «предатели»?
Командир встал, выпрямился и чуть отступил, вжавшись в общий полукруг.
– Предатели. Бросили нас. На Урал побежали. В Сибирь.
– Эй, ты чего, старая? – вступился Лютый. – Никуда мы не бегали. Дрались
– Не бегали? Так верните мне моих доченек. Трёх. И восьмерых внучек. За мужиков с вас не спрашиваю, сами должны драться. А девочек моих – верните! Где они, коли вы не бегали? – Она закрыла глаза и еле слышно зашептала, но казалось – заорала, загремела, загрохотала: – Внучек и внуков под Покров в Германию забрали. Шестнадцать душ за два дня. А теперь вот и дочек на Украину. Всех, всю станицу неделю как в Донецк на шахты погнали. Пешком, будто гусей. Меня одну помирать оставили – ноги не ходят, а так и стариков угребли. Всю станицу. Кто противился – на воротах повесили. Да уйдите, уйдите! Предатели. Видеть вас никаких сил нету. Сволочи.
– Мать, где воды набрать? – Последним в свинарнике задержался Дьяк.
– В колодцы не лезьте. Они потравлены.
Дьяк пулей вылетел во двор:
– Из колодца не пить!
Внизу, в центре станицы, вздулся чёрный гриб, оторвался, посерел и отлетел круглым облачком. Через двенадцать секунд донесло грохот. В бинокли было видно, как разгоралась одна из административных двухэтажек. Чего там с нашими? Нарвались или сами подорвали? Сами, поди, не желторотики.
Действительно, Копоть и Живчик явились минут через сорок.
Поджаро-жилистый Копоть легко поднимался на холм, оглядывая всё вокруг без поворотов головы. Он всегда так, словно волк, если и поворачивался, то всем телом. Может, шея больная? За ненатужным Копотью мелкий Живчик потел под здоровенным сине-бело-полосатым мешком. Чего там они надыбали? Кроме дозорящего на заднем дворе Сёмы, все вышли навстречу.
– Чего? Да ничего. И никого, как чума прошла. Точняк, чума. И заминировано всё. В дверь полено кинули – видели, как долбануло.
– Вот, бумаги развешены. – Живчик скинул мешок, отёр лоб и подал командиру смятую, с оборванным верхним краем листовку. – Предъявы. Типа, всем явиться на перепись. Похоже, всех «переписали». Теперь никого и нигде.
Воду набрали в глубокой луже позади усадьбы. Вроде навозом не воняла. Костерок развели там же, в яме, под самой ивой, чтобы дым рассеивался листвой. На ужин предлагались два блюда – варёная кукуруза в початках и варёный горох. Главное – с солью.
– Благословский, ставьте антенну, через восемнадцать минут выходим на связь.
– Есть.
Дьяк с Пичугой закинули провод на крайний тополь, подсоединили к рации аккумулятор. Командир подошёл через шестнадцать минут. Оглядевшись, сел на траву, открыл планшет, достал крохотный, исписанный с двух сторон листочек. Пичуга, передёрнув затвор, занял наблюдательную позицию у дороги.
– «Кардинат… высата… широт… 4 укрепа з 37 мм зинитк 200 метр наюг 4 маскеров колеснгусенеч тягача 1 фургон с родиостансие 2 матацикл 9 вкопан палат пищеблок 30 до 50 военслужаш 275 артилизки дивизион 4 дота 2 линии траншеи блопост 4 рома жендарм и нимец ундер 1 станок пульмет 1 мотацикл».
В школе преподаватель выдавал за триста знаков в минуту, у Дьяка даже через три месяца постоянных упражнений выходило не более сотни. При его-то абсолютном музыкальном слухе. Пичуга вообще пока набивал тридцать-сорок.
«Кардинат… высат… широт… дот с камуникации контрол развилке дарог к хутер… Хутар знят романы до рот 2 грузовики с тенда 10 падвод сплош акопа нет па пириметри 4 дзт».
Первый уровень шифрования – передача с орфографическими ошибками и описками. Дьяк любил эту живую игру, она менялась в зависимости от того, кто принимал сигналы «дома». Любочка – студентка Томского пединститута – легко догадывалась о самых заморочных коверканьях, а вот с казанской студенткой Рахимой нужно было о сокращениях договариваться предварительно.
Конец ознакомительного фрагмента.