Крещенные кровью
Шрифт:
Однажды в полдень Сафронов позвал к себе Аверьяна. Они спустились в подвал, где уже находился Егор Мехельсон, изучавший какие-то бумаги.
– Ну што, голубок, весна вон пришла, – сказал Ивашка, загадочно улыбаясь и кивая Аверьяну на скамью. – Токо погляди, как подвал мы обустроили? Любая церковь православная позавидует!
– Завидовать уже некому, – вздохнул Мехельсон, отрываясь от изучения бумаг. – Все церкви сейчас закрываются. Синагоги
– Зато нас нихто не коснется, – убедительно заявил Ивашка. – Наш корабль никакому антихристу не по зубам!
Аверьян с интересом осмотрел подвал, в который не заходил последнюю неделю. Помещение было просто не узнать! В нем имелось все кроме ненужных икон. Лавки, столы, чистенькие скатерти, выбеленные стены.
– Чаво молчишь? – услышал Аверьян возглас Сафронова. – Я ж те говорил, што к весне все сладится. Говорил?
– Христу спасибо. Забот не ведаем.
– Пожалуйста, – ответил Ивашка на «спасибо» – Токо вот… – Он внимательно глянул на Аверьяна. – А ты пошто семью свою не навещаешь? Ужо стоко времени мы в городе твоем, а ты… Али не заботит тебя боля житие жинки и детишек?
Напоминание о семье заставило вздрогнуть, но Аверьян быстро взял себя в руки. Первоначальное напряжение от приглашения в молельный подвал угасло. Единственное, на что Калачев сейчас уповал, так это на подходящую причину, чтобы окончить неприятный разговор и уйти.
Он давно уже тайно ненавидел Ивашку, сделавшего из него безропотного калеку, но не мог открыто противопоставить себя «Христу» скопцов, так как был одним из них и в отдалении от «корабля» жизнь свою уже не мыслил. Аверьян будто попал в замкнутый круг. Он переставал чувствовать себя убогим, только когда впадал в экстаз…
– Жинка моя померла, а робятишек забрали сродственники, – солгал Аверьян, так как не желал видеть Стешу и сыновей в числе адептов секты.
– И ты зрил воочию супружницу мертвой? – прищурился Ивашка, не отрывая от его лица изучающего взгляда.
– Я зрил ееную могилу на кладбищах. А двери и ставни избы нашей гвоздями зараз заколочены.
– А про детей откель прознал? – допытывался Сафронов. – Можа, с кем из сродственников об них судачил?
– С соседом встренулись, – снова соврал Аверьян. – Он мне и про супружницу, и про деток все обсказал.
– Соболезную тебе, голубь, – вздохнул театрально Ивашка. – Нынче некогда, а завтра… завтра всей общиною на кладбище сходим и память супружнице твоей, безвременно помершей, всем обществом
Аверьян побледнел. Он испугался. Ему не хотелось прослыть среди сектантов лгуном и быть презираемым.
– Так што? Могилку-то укажешь? – процедил сквозь зубы Ивашка, все еще буравя лицо Аверьяна пронизывающим взглядом.
– Нет, не хочу я тово, – увел он в пол глаза.
– Не хошь как хошь, – пожал плечами Ивашка. – И не серчай на меня, голубь. Я же энто тово, от всей души хотел…
Он холодно смотрел на нахмуренное лицо Аверьяна, всем своим видом пытаясь подчеркнуть, что верит ему.
– А я ему не верю, – неожиданно подал голос Егор Мехельсон. – Врать он мастак. Я за версту обман чую!
Лицо Сафронова блеснуло в полумраке подвала, в глазах – ликование.
– А теперь, Христа ради, – сказал он вкрадчиво, – ради нас обоих – правду!
В горле у Аверьяна пересохло настолько, что слова едва выходили наружу.
– Супружница моя мертва, – твердил он упрямо. – Какая ешо вам правда нужна? Ежели бы она жива была, то я…
Ивашка кивнул; его взгляд, когда он заговорил, казался сострадательным.
– Ты щас обсказал мне нечто эдакое, во што мне хочется верить, и энто обсказал ты с такой прямотой, што я поверил! – Он тяжело вздохнул. – Стало быть, супружница твоя на кладбище покоится, детишки у сродственников… А изба? Изба осталася, а нам здеся места на всех не хватает?
– Послухай, энто моя изба, а не наша! – закричал Аверьян в отчаянии, ощущая необходимость что-то предпринять.
– Изба твоя, а ты наш, – повысил голос и Сафронов. – Али ты запамятовал, голубь, што в общине нашей все общее?
– Жана померла, дык ведь дети осталися?! – взмолился Аверьян. – Им же…
– Деток твоех к себе возьмем, – оглушил его Ивашка. – Все сообча, я и вы, под одной крышей проживать станем! Эдакое счастье не кажному предначертано в жизне энтой!
– К избе моей и деткам моем не дозволяю суваться! – Аверьян сжал кулаки.
– И в мыслях сее не вынашиваю. Как лутше хотел, а ты…
Лицо Ивашки выразило разочарование. Аверьян с трудом проглотил ком, застрявший в горле.
– Ты мне што-то обсказать мыслишь? – спросил Сафронов.
– Спать я хочу, – ответил Аверьян устало. – Захворал, видать, я шибко, вот ко сну и клонит.
– Што ж, иди отоспися до радения, – пожал плечами Ивашка. – А мы тута с Егоркой ешо кой об чем порассусоливаем.