Крещенные кровью

Чиненков Александр Владимирович

– Тебя осмотрел доктор, пока ты был в отключке, – продолжил Горовой, будто не заметив оскорбительного выпада в свой адрес. – Жизнь твоя вне опасности…

Слушая его, Калачев дивился: тот разговаривал так, точно за минувшие дни ничего не произошло. Однако Степан не обольщался.

– Скажи правду, и я уйду, – заявил Горовой. – Мне все еще хочется знать о твоих связях с бандитами и обо всем другом, что ты выложишь мне с глазу на глаз, без протокола.

– Значит, ты хочешь дожать меня, используя то хреновое состояние, в каковом я пребываю, –

превозмогая боль, рассмеялся Степан. – А что, пользуясь случаем, я, пожалуй, выскажу тебе все, что думаю… Я, следователь ОГПУ Калачев Степан Аверьянович, находясь в уме и твердой памяти, со всей ответственностью заявляю, что мой бывший непосредственный начальник Дмитрий Андреевич Горовой есть не кто иной, как продажная сволочь и законспирированный враг народа! И еще хочу заявить, что он пытается принудить меня оговорить самого себя в преступлениях, которых я не совершал. Что ты собираешься на меня повесить, сучок продажный? – Он заставил себя улыбнуться и посмотреть в напрягшееся, покрывшееся испариной лицо начальника.

– Не пытайся разозлить меня, сопляк, – хмуро пробубнил Дмитрий Андреевич, проходя от двери к кровати. – Ты ведь, конечно, догадываешься, что предстанешь перед судом, будешь осужден и расстрелян? Если ты надеешься на двадцатилетний срок и шанс на жизнь, то это зря…

Степан опять улыбнулся в ответ с безграничным спокойствием.

– Я понял, – сказал он, – ты явился, чтобы «облегчить мои страдания» или заглушить остатки собственной совести, если они у тебя еще остались и гложут твою черную душу.

Горовой погладил кобуру, из которой выглядывала рукоятка нагана:

– Ты хочешь меня вынудить пристрелить тебя, чтобы не испытывать позор и унижения в зале суда?

– Конечно, я заранее знаю, что это будет за суд и какой он вынесет приговор.

– Суд будет справедливым, у меня собраны неопровержимые доказательства твоей вины в пособничестве банде.

– Брось, не трепись, сам же знаешь, что все это чушь…

– В квартире Бурматова найдено письмо, в котором он и Теплов обвиняют тебя в связях с бандой Проньки. Что на это скажешь? – Горовой с ядовитой ухмылочкой взирал на бледное, осунувшееся лицо Калачева. – Заметь, письмо написано до того, как оперативники отправились с тобой на эту дурацкую вылазку в коммуну.

– Скажу, что это липа и подделка! Я слышал, что ты способен на такое, и теперь вот сталкиваюсь с подляной лично. – Степан старался разозлить подлеца, и у него это стало получаться. – Ты ведь прекрасно знаешь, что я не боюсь смерти, а ты… наверное, окажись на моем месте, ты бы вел себя иначе…

– Может, ты и прав, – пожал плечами Дмитрий Андреевич. – Но, к моему счастью и твоему разочарованию, каждый из нас сейчас на своем месте.

– А я верю, что и тебя ждет такая же участь, – усмехнулся Степан. – Вот только сожалею, что не доживу до торжества справедливости. А как бы мне хотелось видеть тебя трясущегося от страха перед бойцами расстрельного взвода!

– Все, заткнись, – не выдержав, рявкнул Горовой, которого полные издевки

слова Калачева вывели из себя. – Твое признание уже написано, понял? Если ты даже откажешься его подписывать, я подпишусь за тебя сам!

Степан улыбнулся и прикрыл глаза.

– Я даже не удивлюсь, если ты уже сделал это. Только вот в толк не возьму, для чего ты все-таки пожаловал в мою камеру?

– Хотел посмотреть тебе в глаза и спросить, почему ты стал предателем? Облегчи душу признанием, а я постараюсь понять.

– Нет, тебе этого не дано понять, «поп пролетарский»… Кончай ломать комедию, здесь не театр и зрителей нет. Ты просто сволочь, гражданин начальник, так и знай! А теперь проваливай… До встречи на суде!

– Это все, что ты собирался мне сказать?

– Нет, не все… Если случится чудо и я выживу, то обязательно найду тебя и убью! Вот теперь все, скотина подлая… Дай бог, чтобы и тебя постигла такая же судьба!

Степан закрыл глаза, и напрасно Горовой ему еще что-то втолковывал. Он больше не слышал его…

* * *

Они сидели на скрипучих расшатанных стульях в дежурной части милиции, на вокзале. Милиционер за столом уже в десятый раз просматривал документы задержанных. Подозреваемый заметно нервничал, а вот женщина вела себя на удивление спокойно.

Мужчина, скрипнув стулом, подался вперед:

– Ну сколько можно объяснять: мы люди порядочные, мирные, а не какие-нибудь бандиты с большой дороги!

Дежурный поднял на него глаза:

– Разберемся, уважаемый, заткнись. Ты мне мешаешь работать.

Некоторое время дежурный раздраженно потирал ладони и в упор разглядывал задержанных, после чего спросил:

– Судя по документам, ты есть часовых дел мастер, гражданин?

– Да, моя профессия часовщик, – ответил мужчина удрученно.

– А ты его супруга, так ведь?

– Да, мы супруги Родионовы, – ответила та. – Мой муж Ефрем Романович, а я Вера Петровна.

Милиционер задержал взгляд на красивом лице молодой женщины, которой это явно не понравилось, и она нахмурила брови.

Неожиданно дверь распахнулась, и в дежурку вошел человек в кожаном плаще. Он скользнул беглым взглядом по женщине, достал из кармана какие-то бумаги и протянул их дежурному. Того будто пружиной подбросило со стула вверх. Вытянувшись в струну, он нервно облизнул пересохшие губы и, поправляя на себе гимнастерку, представился:

– Дежурный по…

– Достаточно, – остановил его незнакомец и кивнул в сторону притихших супругов: – За что их?

– Н-не з-знаю пока, товарищ…

– Обойдемся без оглашения чинов и фамилий! Так объясни мне причину задержания этих людей?

– П-подозрительными п-показались, – пролепетал милиционер. – Узлов с ними много – аж три воза на станцию привезли. Вот мы и заподозрили, что…

– Документы проверили?

– Так точно!

– В порядке?

– Так точно!

– Вещи их где?

– Перенесены в подсобку, заперты на замок и опечатаны!

– Досмотрены?