Крещенский апельсин
Шрифт:
Тернов обернулся к Фалалею с застывшим в глазах вопросом. Фельетонист пожал плечами.
– Да что он знает! – возопил Мурыч. – А я, Гаврила Кузьмич Мурин, вижу ее как облупленную. Сам чую, да и сплетни ходят такие. А на Фалалея вы не смотрите. Он и выполнил ее мстительную миссию.
– Каким же образом это сделал господин Черепанов? – вежливо поинтересовался Тернов, с трудом удерживая нить разговора.
– Все, все здесь подтвердят, – выкрикнул Мурыч и широким жестом обвел присутствующих, – все видели собственными глазищами. Сначала
– А откуда взялся шприц в апельсине?
– Как откуда? Здесь есть еще один сообщник – метрдотель. Все время здесь терся да нашей мегере в рот заглядывал. Он и загнал иголку во фрукт.
– Я все понял, господин Мурин. Вы подождите в соседнем кабинете, – устало вздохнул Тернов.
Горделивый репортер удалился скорым шагом, и тут Тернов услышал сбоку тяжелое прерывистое дыхание. Он вздрогнул.
– Позвольте представиться, – поклонился толстяк, – Дон Мигель Элегантес, он же Сыромясов, обозреватель мод, в том числе и международных.
– Я вас слушаю. – Тернов досадовал, что такое простое дело, как дознание о несчастном случае затягивается, а он так мечтал навестить сегодня свою подружку, актрису императорского театра.
– Вы их враки не слушайте, господин дознаватель, – хрипло сказал толстяк, – госпожа Май на такие проделки не способна. Я скорее поверю, что иголку подсунул наш рыжий Лиркин. Проверьте, он притворяется спящим. И когда барышни явились за апельсином, тоже притворялся. А обиделся Лиркин из-за того, что кий у него отобрали, вот и мстил.
– Но откуда же он взял шприц?
– Не знаю, может, в кармане носит, – предположил Сыромясов, – его сестра в аптеке работает. Можно обыскать.
– Ну вы, батенька, загнули, – Тернов оторопел, – господин Лиркин вправе протестовать. Нарушать права личности я не намерен. Это чревато социальным взрывом.
– Ну как хотите. – Сыромясов шумно задышал и резво кинулся к креслу, где свернулся калачиком рыжий Лиркин. Тяжелой лапищей он стал трясти спящего за плечо. Тот быстро вскочил и захлопал бессмысленными глазами. – Ну что я говорил, притворяется, – злорадно констатировал Сыромясов и без объяснений направился к выходу.
– Что здесь происходит? – нервно вскрикнул музыкальный обозреватель, заливаясь пунцовой краской. – Зачем меня разбудили?
– Извините, господин Лиркин, проводится дознание.
– А что случилось? Что произошло? – Лиркин нервно озирался. – Я ни при чем. Я ни в чем не виноват. А что с господином Эдмундом?
Увидев бледного, распростертого на банкетке Либида, он выкатил в ужасе глаза и прижал обе руки к груди.
– Кто-то из присутствующих засунул иглу в апельсин, и Эдмунд подавился, – пискнула Ася.
– Он… он… жив? – прошелестел Лиркин.
– Не бойтесь,
– У меня? Причины? – В голосе разбуженного клокотала ярость, сотрудники знали эти мгновенные перепады страстей и старались Лиркина не трогать. – Да мне такие хлыщи и даром не нужны. За что мстить этому выродку? – Он остановился и подозрительно прищурился. – А! – воздел он руки к потолку. – Вы думаете, что я воткнул иглу в его треклятый апельсин! Будете меня обыскивать?
Он вывернул карманы и начал расстегивать брюки.
– Уймитесь, господин Лиркин, уймитесь, все-таки здесь дамы, – пробубнил хмуро Платонов и повернулся к дознавателю. – Я переводчик, работаю во «Флирте» не один год. Всех знаю как свои пять пальцев. Никто из присутствующих на такую гнусность не способен. Клянусь всем святым.
– А я в этом не уверен, – Лиркин чуть сбавил обороты, – как что, так сразу на евреев всех собак вешают. Все вы здесь антисемиты паршивые.
– Леонид, Леонид, – высунулась из-за плеча подруги Ася, – как вы можете такое говорить?
– Прекратите свару! – пророкотал Фалалей. – Коллеги чуток перебрали, Павел Мироныч, не обращайте внимания.
– Здесь есть те, кто давно желал отомстить поганому Эдмунду, – не унимался рыжий. Тернов поморщился.
– На кого вы намекаете, господин Лиркин?
– А вон на него и намекаю, – музыкальный обозреватель ткнул пальцем на съежившегося стажера. – Он самый первый кандидат на каторгу.
Тернов с минуту разглядывал рослого юного красавца.
– Как ваше имя?
– Самсон Васильевич Шалопаев. Вольнослушатель университета. Вчера прибыл в столицу.
Тернов смолк. Из полицейских сводок он знал о гибели извозчика Якова Чиндяйкина возле Николаевского вокзала. Среди свидетелей проходили супруги Горбатовы, их воспитанница Ксения и некто Шалопаев, кажется, дорожный попутчик супруги статского советника. Дама предполагала, что в пути молодого человека подчистую обыграл шулер.
– Так это вы ехали вчера в одном купе с госпожой Горбатовой?
Тернов многозначительно понизил голос и нахмурился. Было бы странно, если бы дама, еще весьма привлекательная, не запомнила такого попутчика: высок, строен, ладен, красив… Да и одет по последней моде.
Самсон молча кивнул.
– У нас есть сведения, что вас обыграл в дороге шулер, – мягко и недоверчиво сказал Тернов, – но теперь вижу, что это неправда.
– Именно так оно и было! – вновь вылез неугомонный Лиркин. – Я сам слышал, этот подозрительный юнец рассказывал нашему Фалалею, что проигрался в вагоне. И надул его гнусный Эдмунд. Вот так-то! Чуете, откуда ветер дует?
– Не чую пока что, – осадил его Тернов.
– Он-то вместе с Фалалеем и забавлялся апельсинчиком, умышленно закатил за бутылку. Поверьте, этот щенок и засунул незаметно иголку в апельсин.