Крещенский апельсин
Шрифт:
– Что-то неладно на извозном дворе Макарова. – Фалалей, не ответив Самсону, оторвался от газеты. – Здесь написано, что вчера Макаров до полусмерти избил жену. Ревнует, что ли?
– Современные мужья совсем потеряли человечий облик. – Римма Леонидовна с пузырьками на серебряном подносике бесшумно возникла в дверях. – Макаров избил беременную жену, и она выкинула.
– Действительно? – Черепанов бросился навстречу Римме, галантно освобождая ее от подноса. – А я думал, от плода другими способами избавляются.
– Да, народ дикий, – заметила мягко Римма. – Грамотные люди, и мужчины, и женщины, чтобы решить эту проблему, обращаются за порошками
– Я в курсе, – Фалалей приятно улыбнулся, ставя подносик с лекарствами на стол, – моя подружка мадемуазель Медяшина рассказывала. И вашу аптеку хвалила.
– Вот как? – Римма Леонидовна подняла смоляные дуги бровей. – Вы знакомый Эльзы? Теперь понятно. А я все думаю: откуда мне ваше лицо знакомо? И откуда вы знаете мое имя? Как она?
– Увы, мадемуазель, Эльза дала мне отставку, – Фалалей понурился, – но я не смирился, признаюсь вам. Не могу отказаться от своей судьбы. Хочу выследить плутовку и вступить в поединок с соперником.
Римма Леонидовна оглядела Эльзиного псевдолюбовника с ног до головы.
– Должна вас огорчить, сударь. Насколько мне известно, Эльза нашла себе состоятельного покровителя. Советую вам отступить мирным путем. Тем более что вы сами виноваты: почему под венец не звали?
Прекрасная аптекарша перевела волоокий взор на Самсона. Молодой человек, вскочивший при ее появлении, откровенно любовался ею: по лицу его блуждала таинственная улыбка. Однако госпожа Лиркина неправильно оценила внутреннее состояние гостя – Самсон в этот момент воображал себе простолюдинку в шиншилловой шубке, торгующую пирожками. Он гадал: привезла Е. М. шубку из Казани или ее подарил ей покровитель?
– Благодарю вас за живительные апельсины, – вымолвил он и с удивлением услышал в своем голосе нечто, что услышала и Римма: матовые щеки ее порозовели.
– Надеюсь, вы сохраните здравье в целости и сохранности, – пропела она. – Впрочем, при необходимости заходите в любое время суток. Познакомлю вас с братцем. Он добрейшей души человек, а как готовит! Он знаток музыкальной жизни, ни одного концерта не пропускает.
– А я? – Черепанов игриво обиделся.
– А вы приходите после того, как сводите Эльзу под венец! – Римма следила, как мужчины распихивали по карманам пузырьки с привязанными к ним сигнатюрками.
– А, я так и думал! – вскричал Фалалей. – Вы меня обманули! Никакого поклонника у моей плутовки нет! Миф!
– Напрасно надеетесь, – возразила Римма Леонидовна, доставая из-за обшлага манжеты ключ от входных дверей, закрепленный на тесемке у запястья.
– Тогда назовите фамилию! – капризно попросил Фалалей.
– Вы же убьете его или ее!
– Нет, Богом клянусь при свидетеле! Если человек достойный, способный составить счастье моей Эльзы, я отступлю смиренно и покорно!
– Клянетесь?
– Клянусь! Так кто же он?
– Граф Темняев.
Глава 9
Как и всякий девятнадцатилетний юноша, Самсон Шалопаев был подвержен внезапным переменам душевного состояния, и для него в порядке вещей было испытывать взаимоисключающие желания. Решение принималось благодаря случайным факторам.
Выйдя из аптеки госпожи Лиркиной в полном изнурении сознания, он мечтал скорее добраться до свой софы в буфетной «Флирта». Однако дороги к редакции он не знал, да и сомневался, сможет ли спокойно проехаться на извозчике один. Ясное дело, шустрый Черепанов не намерен являться пред светлые очи Данилы и Ольги Май.
– Ну вы и мастер фантазировать, –
– Это, мой друг, ерунда. Вернее, часть нашей профессии, – Фалалей отмахнулся. – Не соврешь, не узнаешь нужного. А для нас главное – результат. Что, напрасно мы по твоей милости версты на сапоги наматывали весь день?
– И что мы узнали? – не унимался Самсон. – Что покойница имела содержателя? А какая нам разница? И так понятно из беседы с Пряхиным. Не буду же я в эту историю графа Темняева впутывать.
– Ты-то не будешь, ясно, – согласился Фалалей, – тебе ни к чему. Тебе и так материала хватает. А вот я… Ты не понимаешь, у меня положение сложное. О чем писать? О ком? Думал, к Макаровым завтра с утра податься: вдруг избитая жена – изменница? А сейчас полагаю, надо о графе вынюхать что-нибудь. Он птица покрупнее. А если в супружеской неверности изобличить – какая бомба для журнала!
– А я слышал, что граф Темняев за границей, – осторожно сообщил Самсон, вспомнив слова Эдмунда в купе поезда.
– Нет, это младший Темняев, его графом зовут, хотя он только наследник титула, еще не вступил. А старший, настоящий, в Петербурге. Старичок сенатор женат уж лет сорок, жена, старушка его, из рода Воротынских, древнейшего, едва ли не царского…
– Он вас и на порог не пустит, – предположил стажер.
– А я и не пойду к нему. Я кое-что получше придумал.
– И когда вы только успеваете придумывать?
– Всегда, брат! Учись, пока я жив.
Самсон промолчал.
– Я не понял, ты идешь со мной или отправляешься под крылышко к Ольге? – Фалалей проявлял признаки нетерпения и даже, расстегнув пальто, вынул из жилетного карманчика часы, пытаясь разглядеть на циферблате положение стрелок. – А то ведь я проголодался чертовски.
– А далеко?
– Нет, совсем близко. Только надо поторапливаться. Сегодня понедельник – значит у баронессы Карабич мистический ужин. Собираются члены теософского капитула.
– А я… меня же никто не знает, – стушевался Самсон. – А вы как потом доберетесь до дома?
– За меня не волнуйся, я извозчиков не боюсь. А если подфартит, и в автомобиле доеду на Петербургскую. Ну что, идешь? Тебе надо побыстрее узнать город и людей. Не век же под моим контролем бегать.
Самсон обреченно устремился следом за своим беспокойным другом. Несмотря на близящуюся ночь, столичные улицы поражали Самсона обилием света и движения. Электрические фонари бросали лиловатые отсветы на очищенные от снега тротуары и мостовые, на заиндевевшие стены шестиэтажных громадин, на ограды притаившихся между каменными монстрами уютных особнячков. Каждый дом, каждая комната в домах жили своей особой жизнью: за зашторенными окнами угадывались хрустальные люстры, матовые и шелковые абажуры, керосиновые лампы, а иногда смутные тени мужчин и женщин. На перекрестках горели костры, разложенные на специальных железных решетках, и к охранявшему живительный огонь городовому стягивались и простолюдины, и подмерзшая публика рангом повыше, и бездомные собаки. По мостовой мчались экипажи, сани, кареты с разноцветными фонариками у козел, вперед вырывались, обгоняя всех, убранные коврами роскошные сани, запряженные тройкой. Самсона, покинутого мужа, не оставляла мысль, что за любым окном, в любом экипаже могла находиться и Эльза, если она еще жива.