Крещенский апельсин
Шрифт:
Когда же на столе появилась коробка с пирожными, перевязанная бантиком, Фалалей поднялся.
– Отблагодарим по высшему разряду. Не сомневайся. Вместе со мной вы принимали талантливейшего сотрудника нашего журнала, восходящую звезду столичной прессы. Самсон Шалопаев, рекомендую.
Хозяин метнул цепкий взгляд на Самсона.
– А коробочку отправь… – Фалалей наклонился и шепнул хозяину в ухо адрес.
Беспрерывно кланяясь, осчастливленный явлением журналистов, хозяин проводил их до парадных дверей на улицу.
– Ну что, брат, – уже на улице хохотнул Фалалей, –
Самсон сунул руку в карман и уже без удивления обнаружил там синенькую пятирублевую купюру.
– Как с братом, с тобой делюсь, заметь, – похвалялся Фалалей. – Для тебя старался. Мне теперь, ясное дело, придется писать о супружеской измене графа Темняева, чья любовница Бетси любит в постели лакомиться миндальным пирожным. А ты напишешь о замороженной Эльзе: блондинка, любила шоколадное безе и берлинские пирожные, за что ее убил брат Петр, обезумевший от расточительности сестры.
– Но… но… но это же все бессовестная ложь… – изумился Самсон.
– Ложь? – теперь пришла очередь удивляться Фалалею. – Ничего подобного. Граф Темняев имеет содержанку? Имеет. И Риммочка говорила, и миндальные пирожные свидетельствуют, что в доме у него бывают молодые крепкие зубки. Теперь о замороженной Эльзе. Брат Петр убил ее? Убил. А чревоугодие, то есть страсть к шоколадному безе, – метафора прелюбодеяния. Согласен? Пойдем дальше. Пожирание безе – преступление по страсти к сладкому. Убийство за расточительность – преступление по другой страсти, скупости. Все сходится?
– Сходиться-то сходится, – тряхнул кудрями Самсон, – но я не понимаю, зачем такой огород городить…
– Учись, пока я жив, – посоветовал Фала-леи. – Наше журнальное дело – не постылое писание канцелярских отчетов, а художественное творчество! Фантазия должна работать! Воображение! Понял? Нам главное – метафизическую суть события ухватить! Найти такой вариант, чтобы и против истины не грешить, и иметь возможность развернуться. Если б не моя профессия, вряд ли бы моя матушка могла чаек попивать с любимыми птифурами. Понял?
– А не побьют ли нас через неделю? – Самсон вспомнил Лиркина и Синеокова.
Фалалей задумался о возможных последствиях. В молчании они дошли до поворота на поперечную улицу. Из задумчивости их вывел звук выстрела. Оба вздрогнули…
В конце квартала, под вывеской «Coiffeur Basilio» они увидели груду разбитых витринных стекол и мелькнувшую за поворотом девичью фигурку.
Глава 12
Ольга Леонардовна Май сидела в жарко натопленной приемной на том самом кожаном диванчике, на котором утром лежал потерпевший Лиркин. Голову ее покрывал парик с уложенными короной соломенными косами, цветистая шаль, накинутая на строгое платье голубого сукна, согревала плечи.
Обхватив руками локти, она непроизвольно раскачивалась взад и вперед, будто баюкала себя, успокаивала. Ольга Леонардовна давно замечала, что лично для нее тяжелым днем является вовсе не понедельник, а вторник. По вторникам, когда она второй раз за неделю собирала сотрудников, дабы отсеять все, что накануне выглядело привлекательным, а после размышлений
Сотрудники давно покинули редакцию, только у дверей сидел Данила да в своем закутке стучала на «Ремингтоне» Ася. По вторникам и четвергам, в приемные дни, барышня задерживалась в редакции, считалось, что она остается в помощь Ольге Леонардовне. Но на самом деле Ася, по заданию мягкосердечной, жалостливой Ольги, готовила материал под рубрикой «Энциклопедия девушки»: пролистывала очередной обтрепанный том Брокгауза и Эфрона и выпечатывала оттуда пригодные для рубрики сведения. Чего только там ни находила простодушная Ася! Половину потом Ольга вымарывала, и под псевдонимом «Русская Ариадна» в номере появлялась всякая всячина…
На пороге приемной возник Данила.
– Ну что, голубчик, много ли посетителей осталось?
Ольга задала свой вопрос медоточивым голосом, полагая, что такой тон не вспугнет ее трепетных посетительниц.
– Еще две дамы, – доложил Данила и подмигнул ободряюще.
– Проси, голубчик, проси, – пропела Ольга, делая Даниле «страшные» глаза.
Она и так приняла сегодня дюжину посетительниц! Мог бы припозднившихся и отвадить. Поберечь хозяйку. Так нет, хитрован, изображает, что печется о процветании журнала.
Госпожа Май вспомнила омерзительную утреннюю картинку, в которой поучаствовали все… Они-то разбежались, а она-то осталась! Читать готовые рукописи, подписывать финансовые документы, согласовывать «творчество» и «деловую часть», которой ведал Антон. Затем съездила к модистке и выбрала новую шляпку. И не потому, что гороскоп госпожи Астростеллы предрекал ее недавно приобретенной роскошной шляпе неудачу на этой неделе, а потому, что вчера в театре такую же модель она увидела на голове прославившейся госпожи Матвеевой, любовницы градоначальника… И после всех хлопот надобно битых два часа принимать подательниц брачных объявлений.
В приемную вплыла тучная низкорослая дамочка в зеленом с лиловым платье с обильными аппликациями черного гипюра, в безвкусной, явно купленной по дешевке бархатной шляпке с пером и вуалеткой. Складки на лифе, спереди и сзади, подчеркивали полноту дамы.
– Прошу вас, сударыня, – широко улыбаясь, госпожа Май приветствовала плюшку с аппликациями, – присаживайтесь. Я вас внимательно слушаю.
Посетительница устроилась на диванчике, рядом с Ольгой, откинула вуаль и представилась:
– Вдова полкового фельдшера Струмова, Ангелина Григорьевна.