Шрифт:
+++
Я устал, не успев проснуться. Я ничем не занят. Я ничего не делаю. Но плотное одеяло усталости обволакивает теперь меня все время. У меня теперь много времени. Бездна времени. Чёрная дыра времени. Потому что времени теперь совсем нет.
Когда Искусственный Интеллект просчитывал оставшиеся возможные варианты, он, видимо, собирался подарить нам надежду. Нам, оставшимся нескольким тысячам. Не знаю точно, сколько нас осталось. Не хочу у него выяснять. Думаю, что несколько тысяч, ведь наш корабль был не единственный. Все ли доберутся до цели? Рыбы откладывают миллион икринок, мальки вылупляются уже из тысячи, а до состояния взрослой рыбины доживают сколько? Один процент? Три – четыре штуки, говорит мне интернет. Интернет ИИ любезно подгрузил на корабельный сервер, весь целиком, включая последние записи с уличных видеокамер. А вот рыб как раз не подгрузил. Как и животных. Довольно ущербный у нас ковчег получился. Сказок целый воз. Неужели у нас есть шанс?
+++
Итак, я устал. Устал настолько, что согласился
Я помню, когда эта глыба усталости стала наваливаться и придавливать все больше и больше. Столько нужно было успеть сделать, подготовиться, обезопаситься, запастись, разрулить, достать и подбить. Только смысл этих действий таял с неумолимой скоростью. И помню, как стало понятно, что надежды нет. Я сидел посредине комнаты на шатком стуле с подминающейся ножкой, передо мной раскрыл широкий зев пластиковый, в красный кружочек, чемодан, вокруг валялись вещи – трусы, носки, книги, наушники, бритва, сумка-холодильник, цветные карандаши, старый телефон, провода зарядки – все вперемешку: казалось, что чемодан стошнило, и все это теперь не запихнуть обратно, все это пропиталось вонючей слизью, и это была слизь прошлого, все осталось в прошлом, ничего не пригодится, не будет иметь смысла. Я искал глазами что-нибудь хотя бы не самое нужное – самое ценное, но не находил. Мир распадался на однородные атомы прямо в моем присутствии. Я устал пытаться продолжать длить этот мир. Тогда я просто встал и вышел за дверь. Я вышел и куда-то пошёл. А над головой уже свистело, горячий ветер раздувал свои паруса, потом все куда-то побежали, и мои ноги инстинктивно подхватили ритм бегущих, прячущихся, отползающих, ноги несли меня, руки двигались, защищали тело, как могли, но в голове была только ватная глухая усталость – заполняя, притупляя все.
+++
Сегодня я видел, как рушится мир. До этого все, что помню – как прятались в подвалах, как нас перевозили в закрытых цинковых поездах. Выхватывали пофамильно из роящейся рыдающей массы, заталкивали в тёмные вагоны. Потом этот сладковатый запах химической свежести – и мир погрузился в серебристый туман. Может, это был сон? Сумбурная невнятная суета.
А сегодня я решился посмотреть. Видео закачивалось на облачные сервера со множества уличных камер по всему миру до последнего доступного пикселя. Крупные планы, средние, издалека, почти изнутри. Я даже подумал освоить видеомонтаж и сварганить весёленькийклип для следующего вахтера. Поставить ему прямо на заставку.
Есть в этом какое-то неизъяснимое наслаждение – наблюдать, как гибнет твоя планета. Рвется на куски. Эта безвозвратность. Безапелляционность. Беспечность. Бездна. Я листал файлы – тысячи свидетельств нескольких секунд, грандиозных секунд. И не мог вместить в свою маленькую голову, как возможно взять на себя такую ответственность – осуществить такое. Решить за всех. В юности я долго размышлял над дилеммой робота из азимовского "Основания", который завис и перегорел в момент осознания, что гибель Земли – возможно, благо для человечества, условие для его выживания. Но азимовский робот практиковал роботический дзен и невмешательство, а у нас некто выбрал весьма активное действие. Возможно, нажавший красную кнопку, подобно древнекитайскому императору, хотел забрать с собой на тот свет своё терракотовое войско, только из жадности решил прихватить всю планету. Или он был настолько туп, что не посмотрел заранее симуляцию ИИ про то, насколько быстро произойдёт вымирание всего живого в случае совершения этого микроскопического действия. А ведь мы все посмотрели, все, кроме него.
А может это рок, судьба, предначертанность? Или, наоборот, хаотичное стечение случайностей?
Личная воля, предопределение, хаос: в любой из трёх вариантов почти невозможно поверить. Проще поверить, что я сейчас путешествую в своём персональном бардо, чем принять происходящее за реальность. Впрочем, одно другому не мешает.
+++
А помнишь это видео про первые испытания ядерной бомбы? Когда они отстроили целый город посреди пустыни, повтыкали тут и там манекенов, установили камеры в каждом углу. И поставили кресла с откидными сидениями, как в кинотеатре. Немного, рядов пять – шесть по десять мест, наверное. На спинках – аккуратные номера в красных кружочках. Кресла скреплены общей металлической рамой – наверное, чтобы зрители взлетели все вместе, дружно, если вдруг расчёты окажутся неверны и взрывная волна дотянет до них свои шаловливые пальчики. Помнишь те кадры, такая плотная сепия, и не столько из-за эффекта старой плёнки, сколько из-за песчаной взвеси, наполняющей этот сухой аквариум. Песчариум. Но как же ты можешь помнить?– ты же тот самый манекен, которого раскрошило в пластиковый фарш, который превратился в такую же песчаную взвесь, как и все вокруг. За долю мгновения. Как жители древнего Мохенджо-Даро: их скелеты лежат повсюду, они даже не напряжены, у многих рука поднята ко лбу – они хотели рассмотреть, что же там к ним летит, такое яркое. Любопытство было в их позах, не страх. Это у тех, кто оказался на улице. Те, кто сидели дома, занимались своими делами – так и были раскопаны спустя три тысячи лет – кто с ложкой в руке, кто с книжкой. Конечно, и ложка, и книжка сразу испепелились, но поза выдаёт, мы же по себе можем предположить,
Последним летом в море было много мусора. Мелкий перемолотый пластиковый фарш. Кусочки, происхождение которых уже невозможно определить. Синие, красные, белые, они не потеряли свою пластиковую яркость. Помню, как они колышутся на волнах разноцветными облаками взвеси, волны перекатывают их из стороны в сторону, но они никуда не исчезают. Часть из них выбрасывает на берег, но следующей волной смывает обратно. Песок оседает, а пластиковый фарш снова на плаву. Возможно, это из-за строек на побережье. А может песок, которым отсыпали берег к новому сезону, взяли со свалки, а море зимними штормами перемололо содержимое. Но мне нравится думать о тебе, мой дорогой безымянный манекен: спустя годы ветер донёс твой пластиковый прах из пустыни в море, и волны охладили память о нестерпимом жаре, разлагающем все на молекулы. Ты можешь отдохнуть, наконец, рандомно колыхаясь на волнах. Как говно в проруби. И турист брезгливо отгребает руками твои частички и грустно думает об экологии. Или о той улыбчивой девочке из столичного турбюро, которая продала ему эту сраную путёвку в это сраное место, интересно, успеет ли она купить себе чашку сраного латте в картонном стаканчике на заработанные деньги, пока что-то летит там в небе.
Наш ИИ любезно находит мне контекстные ссылки. Несколько лет назад один молодой архитектор провёл эксперимент. Он пришёл в пустыню с 3D-принтером на солнечных батареях, который переплавляет песок в стекло. Он напринтил кучу стеклянных кирпичиков в форме 3D-пазла и за неделю построил себе дом. Интересно, можно ли считать его дом построенным на костях мохенджо-дарцев?
+++
Весьма любопытно изучать бывший интернет, как вымершее доисторическое животное. Гиганта, тело которого можно восстановить по костям, но атмосферы, в которой он могу существовать, уже никогда не будет. Весь интернет превратился в замкнутый шар, в слепок, в многомерную фотокопию нашего бытия. Вот она, ноосфера: восстань, Вернадский, посмотри на своего завра. Ну я за тебя посмотрю.
Было так: каждый день мир катился в пропасть. Каждый день на протяжении нескольких десятков лет мы жили за секунду до взрыва, потери гравитации, ядерной катастрофы, квантового скачка, вспышки на солнце, падения астероида, прилёта анунаков, восстания машин, столкновения с небесной осью, пандемии, панрефлексии, панспермии чужих и глобального апокалипсиса. Мы постоянно обнаруживали себя на краю гибели. В юности казалось, что это очень эффективное чувство в плане самоосознания. Что если человек помнит о возможности своего исчезновения каждое мгновение, он проживает это мгновение максимально качественно. В итоге выросло потерявшееся во времени поколение имени Шредингера, которое само не знает, есть оно или его уже нет. Апокалипсис из вызывающей идеи превратился в ведущую идеологию, а затем в обыденность. Панапокалиптизация. Не думай о завтра, будь в моменте. Сейчас или никогда. На этих рельсах мы продолжаем ехать в вечность. Мы совсем не удивлены. Мы даже не пытаемся выяснить, существуем ли мы до сих пор. И кто такие мы? Почему я пытаюсь причислить себя к какой-то группе людей, хотя бы по признаку одновременного с ними существования? Быть может, все это так работает только в моей голове, порождение бредового сознания. В себе я совсем не уверен.
+++
Безнаказанность. Я ведь, на самом деле, один на этом корабле. Я обладаю абсолютной властью над телами, погруженными в гиперсон. Сколько их – я точно не знаю. Но все они сейчас мои. Они не говорят, не двигаются, они похожи на бальзамированные трупы. Кто мне докажет, что они живые? ИИ утверждает, что пробудил меня для несения вахты. Что у всех будет свой черёд. Но почему я должен ему верить? Быть может, я одинокий свихнувшийся астропутешественник с грузом мумий на борту? Может, нет никаких вахтеров, может, у меня проблемы с памятью и самоидентификацией? Ловлю себя на желании подойти к одной из мумий и сделать аккуратный надрез – просто чтобы убедиться, польётсяли кровь? Или кровь в гиперсне заморожена? Что мешает мне изнасиловать всех гиперспящих женщин на борту? Что мешает мне вскрыть их брюшины, достать их внутренности, перемешать между собой и зашить обратно? Могу ли я назвать это научным экспериментом? Я теряю разум от одиночества, от оставленности, от бездомности. Наш дом разорван на клочки, мы движемся в никуда. Так надо ли давать шанс всем этим недвижным телам? Может, будет правильнее успокоить их навсегда? Простая диверсия – трещина в иллюминаторе, дыра в кислородной системе – и – все, мы просто космический мусор, истлевающий в бескрайнем ничто.