Крест и корона
Шрифт:
Конечно, я молилась. Но как-то слабо, без огонька. И подобно всем другим моим молитвам, которые я в отчаянии читала с тех пор, как очутилась на Смитфилде, эта тоже осталась без ответа. После долгого приступа рыданий слезы наконец закончились, и меня охватило оцепенение. Каждая косточка моего тела так и стонала от усталости, однако спать на галерее было слишком холодно и жестко.
И вдруг, как сквозь туман, я услышала вдалеке звуки, которые порадовали мой слух. Это речные птицы приветствовали друг друга. Я поднялась на ноги и посмотрела на восток. Раздались новые крики: птицы, пролетая надо мной,
Нет, я не сдамся так легко.
Оставалась еще надежда — пусть и слабая, — что мне удастся спрятаться за дверью. Я вспомнила, что, когда лейтенант водил меня туда-сюда по галерее, двери ее часто оставались распахнутыми наружу. Если такое случится и сегодня, то я, может быть, сумею улучить момент, чтобы выскользнуть из-за двери и скрыться в своей камере.
Я встала рядом с дверью с той стороны, в которую она должна была открыться. Серое небо между тем слегка окрасилось оранжевым. Из-за кромки горизонта на востоке показалось солнце. На галерее стало теплее.
Я услышала внутри голоса — двое тюремщиков приближались к двери. Я вжалась в стену. Голоса стали громче, послышалось звяканье ключей — дверь распахнулась.
— У моей жены схватки продолжались всего три часа, — сказал первый бифитер. — Так что все может закончиться еще до обеда.
Дверь ударила мне в живот, и я зажала рот рукой, чтобы не закричать.
Стражник ногой сдвинул что-то в нижней части двери, и та не закрылась.
— Так-то оно так, да только иной раз женщины мучаются по нескольку дней, — произнес второй бифитер всего в нескольких дюймах от меня. — Кто его знает, сколько еще ждать придется.
Они пошли дальше. Я услышала, как открылась и закрылась вторая дверь. Потом наступила тишина. Нельзя терять ни минуты: это мой единственный шанс.
Я выглянула из-за двери — никого. Побежала по коридору. Слышно было, как заключенные просыпаются в своих камерах. Мимо меня прошел заспанный слуга с корзинкой в руках. Он шел, спросонья уставившись взглядом в пол, и ничего мне не сказал.
За пару минут я добежала до своей камеры. Руки мои тряслись, пока я подыскивала ключ из связки Бесс. Не может быть, чтобы его тут не было! Наконец ключ нашелся. Я вошла, заперла за собой дверь и доплелась до постели. Комната закружилась у меня перед глазами, когда я сняла капюшон и сунула его под тюфяк рядом с ключами.
Я моментально провалилась в пустоту — как ни странно, мне ничего не снилось и никакие кошмары меня не мучили. Проснулась я от звуков чьего-то голоса. Пара рук сильно встряхнула меня.
Я открыла глаза и увидела испуганное лицо леди Кингстон.
— Что случилось? Госпожа Стаффорд? — взмолилась она. — Вы не больны?
Я отрицательно покачала головой — говорить мне было слишком тяжело.
— Вы холодная, как ледышка, а платье у вас влажное — как это возможно? Господи Иисусе, помоги нам. — Сегодня супруга коменданта была в голубом. Этот цвет совершенно не шел ей и старил на несколько лет. — Она развернулась к двери и скомандовала: — Дай ей еды и вина. Быстро. — Вперед вышла моя Бесс, глаза ее светились от радости. Я тоже вздохнула с облегчением.
Бесс принялась молча кормить
— И угораздило же их заявиться именно сегодня, когда королева Джейн рожает, — пробормотала леди Кингстон.
«Так вот, значит, о ком говорили бифитеры утром на галерее», — сообразила я, но вслух переспросила:
— Королева рожает? Да неужели пришел срок?
— Ну а я про что твержу, — резко сказала леди Кингстон. — Схватки у нее начались еще вчера. Говорят, что ее величество очень страдает.
Я услышала за дверью громкие голоса. К камере подошли несколько человек. Я чувствовала себя на удивление спокойно, ибо посчитала добрым знаком то, что сегодня утром смогла благополучно пробраться с галереи замка в камеру. В самом деле, почему бы моей жизни и не перемениться к лучшему? Помню, в Стаффордском замке был объездчик лошадей, известный своей страстью к азартным играм. Он никогда не выигрывал в карты по-крупному, но надежды не терял. «А вдруг именно сегодня удача повернется ко мне лицом?» — частенько говаривал он, широко улыбаясь. Ну что ж, возможно, и мне судьба тоже наконец-то приготовила подарок.
Дверь в камеру распахнулась, и внутрь вошел сэр Уильям Кингстон. Они с женой переглянулись, и взгляды их были исполнены какого-то мрачного скрытого смысла, недоступного посторонним. Она кивнула и поспешила навстречу супругу.
Следом за комендантом Тауэра в маленькую камеру вошел герцог Норфолк, одетый сегодня явно не для верховой езды. Весь в мехах, на пальцах сверкали перстни с драгоценными камнями. Он лишь мельком взглянул на меня: на лице у него застыло напряженное выражение.
Сердце мое бешено заколотилось, когда в камере появился еще один человек: лет сорока с небольшим, среднего роста, не красавец, но и не урод, в длинной безупречно белой мантии и черной шапочке. Длинный нос, пухлые губы, черные с проседью волосы аккуратно подстрижены, под темными бровями сверкали светло-карие глаза.
Он смотрел на меня так, будто в камере больше никого не было. Я могла поклясться, что под его внешним спокойствием скрывается крайнее возбуждение.
Герцог Норфолк откашлялся.
— Госпожа Стаффорд, это епископ Винчестерский, — сказал он. — Он хочет задать вам несколько вопросов.
Я с трудом сделала реверанс.
Епископ повернулся к Норфолку и, к моему удивлению, потрепал его по руке.
— Вам нет нужды оставаться, Томас, — произнес он приятным низким голосом. — Я знаю, у вас неотложные дела.
Норфолк кивнул и вышел.
Епископ повернулся и сказал — как мне показалось, несколько высокомерно — Кингстонам и стоявшей в углу Бесс:
— Все свободны.
Один за другим они покинули камеру.
Он улыбнулся мне — холодной, мимолетной улыбкой — и начал беседу:
— При рождении меня нарекли Стефаном Гардинером, сестра Джоанна. Я много лет регулярно появляюсь при дворе, но вас, кажется, не видел ни разу. Вы там не бывали?
Я отрицательно покачала головой. Для меня было большим утешением еще раз услышать свое монашеское имя. В Тауэре никто не называл меня так. Наверное, потому, что я была всего лишь послушницей.