Крест любви. Евангелие от Магдалины
Шрифт:
Леонидас пристыженно улыбнулся и шепнул:
– Постарайся вызвать Эфросин.
Мария покачала головой. Но когда после обеда вновь пришла Ливия, Леонидас проснулся и сказал:
– Проследи за тем, чтобы сюда приехала Эфросин. Я не хочу, чтобы Мария осталась одна, когда меня не будет с ней.
– Я обещаю, – сказала Ливия.
Дни и ночи сменяли друг друга, пришли первые благословенные дожди, но Мария даже не заметила. Она могла заняться собой в те редкие моменты, когда приходил Терентиус. Он помогал греку опорожнить кишечник, обмывал его и менял простыни. Тогда
Она больше не могла плакать.
– Мария, – как-то ночью позвал Леонидас. – Я хочу, чтобы ты кое-что мне пообещала.
– Аа.
– Я хочу, чтобы ты мне в этом поклялась.
– Аа.
– Ты не уйдешь в пустоту.
– Я обещаю. Я клянусь тебе.
Следующей ночью Леонидас сказал ей:
– Я часто вижу Иисуса. Он здесь, в лучах света.
– Он здесь, – прошептала Мария.
Она лежала без сна, совсем не чувствуя Его присутствия. И никакого света не было. Тьма клубилась за окном, а в спальне по просьбе Леонидаса не было лампы. На ночном столике у Марии стоял небольшой масляный светильник, фитилек которого давал лишь слабый отблеск, словно старое серебро. Но утром Марию разбудил тот самый свет, о котором говорил Леонидас. Комната была ослепительно-белой. Мария нагнулась к мужу и в тот же миг поняла, что его больше нет.
Она ничего не помнила о последующих днях, была только одна мысль. Каждый вечер Мария вспоминала об обещании, данном ею Леонидасу: «Я не уступлю пустоте».
Глава 43
Так как ни невестка, ни Леонидас не были многословны относительно приемной матери Марии, Ливия сама нарисовала ее образ. Простая женщина, греческая крестьянка, по непостижимым причинам связавшая себя узами брака с иудеем, вскоре овдовевшая в варварской Палестине. Такой брак говорил лишь об отсутствии здравого смысла.
Потом она осела в Тиверии, гадком новом городе в Галилее. Там она стала заботиться о ребенке. Она, конечно, была хорошей хозяйкой и экономно распоряжалась наследством мужа. За образование Марии платил Леонидас, у девочки были греческие преподаватели с обширными знаниями. Это проскользнуло в разговоре брата однажды, когда он выпил лишнего, а Ливия заикнулась об образованности невестки.
«Теперь всегда так, – думала Ливия. – Матери воспитывают дочерей. То, чему Мария научилась в доме матери в Тиверии, лежало на поверхности: готовить, ухаживать за садом, тратить деньги, а также быть покорной и благодарной».
Исходя из этого, Ливия задолго до встречи с Эфросин думала о ней плохо. Кроме того, у нее хватало забот и без незнакомой родственницы. На ладан дышащее предприятие, пропавший Никомакос, завещание Леонидаса и еще погребение и все связанные с ним хлопоты. Но Ливия обещала брату привезти Эфросин.
От Марии совершенно не было пользы, она слонялась по дому как привидение, не откликалась, когда ее звали, ничего не хотела и не говорила. Однажды утром Ливию поразила мысль, что ограниченная жительница Коринфа ответила согласием на приглашение в гости, потому
Так просто. Таким оно и было. Но когда они стояли на пристани и смотрели, как швартуется корабль, Ливия устыдилась своих мыслей, глядя на просветлевшее от радости лицо Марии. Она махала пассажирам и кричала:
– О, мама! Мама, мама!..
В следующий миг глазам Ливии предстала высокая женщина, стоявшая у планширя. Ливия сильно сжала руку дочери: держи меня. Но потрясение, вызванное видом элегантной женщины, сошедшей на берег и сжавшей Марию в объятиях, не прошло.
– И в этот раз мы выдержим, – сказала Эфросин приемной дочери.
И. Мария выпрямилась, а в голубых глазах вновь поселилась надежда. Ливия не поняла, что вложила в эти слова Эфросин. А та поприветствовала ее, тепло, но чересчур вежливо, на классическом греческом, без тени диалекта. «Да она светская женщина, – подумала Ливия. – Почему мне никто не сказал?!»
Немного позже Эфросин поблагодарила римского капитана за прекрасное путешествие. Ее багаж отправлялся в дом Марии, но прежде Ливия хотела всех пригласить на ужин. Она постаралась: на столе были разнообразные блюда и прекрасные вина. Озорная ухмылка появилась на лице Эфросин, и Ливия возненавидела ее.
Когда гости покинули дом, Ливия отправилась спать. Она ощущала смертельную усталость после всего, что произошло. Она организовала похороны в полном соответствии с греческими традициями. Была и тризна, нашлись слова утешения для всех работников конторы, со страхом думающих о будущем. Деньги? Все зависело от завещания. Воля Леонидаса будет оглашена на следующий день. Мария занимала центральное место в жизни Леонидаса, и был велик риск того, что ее вступление в наследство разрушит предприятие.
Ливии не хватало брата, во имя всех богов, как ей не хватало его, его смеха, его энергии!
– Она мне понравилась, – заключила Эфросин по дороге к дому Марии. – Но чего она боится?
– Завещания, по которому его доля в предприятии отойдет мне. Ты должна понять, семейное предприятие – это дело ее жизни.
Рядом с домом Марии и Леонидаса был домик для гостей, выстроенный для Меры. Там уже все было готово. Эфросин должно было понравиться: там все было почти так, как у нее. С Кипой Эфросин поздоровалась, не скрывая любопытства, а с Терентиусом очень уважительно. «Все прекрасно», – сказала она и поблагодарила слуг за хлопоты. Терентиус, как и Ливия, подумал: «Дама, настоящая дама».
Мария с Эфросин почти не разговаривали, проходя через сад. Марии было стыдно за то, как он увял и высох. Вернувшись в дом, Мария попросила Терентиуса принести подогретого вина.
– Оно помогает уснуть, – объяснила она.
– У тебя проблемы со сном?
– Нет, я сплю, как только представится возможность.
– Но ты плохо ешь, я уже заметила. Я с ужасом вспоминаю о том, как… Леонидас умер в прошлый раз. Только здесь нет Октавиана.
– Я исправлюсь.
– Хорошо.
И Мария ела цыпленка с золотистой корочкой и свежий хлеб до тех пор, пока не ощутила тяжесть во всем теле.