Крест мертвых богов
Шрифт:
И молчание.
– Мошенники? – поинтересовался Руслан. А я не ответила. Не хотелось думать, что он прав. Они не требовали больше денег, не пытались всучить отчет о судьбе дедова брата, что было бы проще простого, и сумма в договоре указана немалая. Мне приятнее думать, что «Поиск» занимается именно поиском, а значит, рано или поздно найдет, если не Олеженьку, то его потомков.
На словах все это выглядело неубедительно, Руслан вот не поверил, по глазам вижу. Ну и ладно – его проблемы. Закурить, что ли? Вот ведь, вкуса не ощущаю,
– И как давно вы обратились? – вот же настырный, но прикурить дал. В Руслановых лапах моя зажигалка выглядела крошечной и забавной. Ну да, дамские безделушки не для мужчин.
– Где-то с год… хотя нет, – я прикинула: листовку нашла осенью, где-то в октябре-ноябре, потому как холодно было, и лед хрустел под каблуками, а еще дорогие итальянские сапоги промокли, и я злилась. И расстраивалась, но, наверное, больше злилась. Значит, не год получается, а месяцев восемь-девять. Как беременность.
– Беременность? – Руслан усмехнулся. – Вот уж точно, беременность получилась… интересно, кто в результате на свет появится.
Я его не поняла. Что-то в последнее время я вообще мало что из происходящего вокруг понимаю.
Руслан же распрощался, поспешно как-то, почти невежливо, и дверью хлопнул. Знаю, не нарочно – но все равно обидно. У обиды кислый медный привкус, и туман перед глазами, от слез все плывет, а остановиться не могу, сижу, как дура, на полу перед закрытой дверью и вслух, чтобы услышать хоть какой-то звук, пусть и собственного голоса, считаю слезы.
Раз, два, три, четыре, пять… девять… как беременность… выбросить все из головы, вернуться в музейный покой Костиковой гостиной, лечь на диван, поставить музыку и, закрыв глаза, помечтать о том, что на самом деле все в полном порядке.
Не в порядке. Эта маленькая дрянь брала мою одежду! Мало того, что она поселилась в моей квартире, отравляя жизнь крысиной суетой, притворной вежливостью и неубедительными попытками выглядеть лучше, чем есть. Мало того, что она отобрала Данилу, оттеснив меня на второй и даже на третий план. Мало того, что она настраивает его против меня, вынуждая оплачивать ей учебу… и теперь, значит, пришла очередь вещей.
Моя косметика, мои духи… я помню, как выбирала, перебирая запахи, как искала именно эту ультрамариновую легкость «Vetiver Tonka» Жана-Клода Эллена, полуденное солнце «Ellenisia» от Penhaligon’s, вечернюю роскошь флорентийского «Iris Nobile» … или вот это случайно попавшееся в руки тягучее мазохистское удовольствие синтетических «Tar» – асфальт-бергамот-земляника-сигареты – их я использовала крайне редко, под настроение, которого в последнее время не было совершенно, а фигурный, крохотный флакон почти пуст.
Дрянь!
Злоба кипела ядовитым варевом шекспировских ведьм, злоба подкатывала к горлу, злоба требовала выхода…
И ломкий белый волос на халате, последняя капля. Терпения оказалось не так и много.
– Дрянь! –
– Сама дрянь! – ответила Гейни и залепила мне пощечину.
Мне! Пощечину!
От удивления и обиды я разжала руки. Гейни отскочила в сторону, выгнулась, зашипела рассерженной кошкой:
– Шизичка! Уродина!
– Замолчи. Пожалуйста, – я больше не хотела ссориться, злость ушла, осталось лишь тупое непонимание, что я делю с ней. Почему делю? И как вообще получилось, что мне нужно что-то делить с этим детенышем, который совсем не похож на человеческого?
Плакать не буду. Не сейчас. Пусть она замолчит, пусть берет все, что хочет: духи, косметику, вещи, пусть забирает всю мою чертову жизнь, только перестанет визжать!
Неприятный голос, бензопила, пенопласт по стеклу и осколки по нервам.
– Блядь! Проститутка старая! Дура климактрическая! – Гейни не умолкала, Гейни чуяла победу и мое желание тишины. Она не заткнется, никогда не заткнется… Господи, ну за что мне все это.
Я ударила. Просто чтобы прервать этот визг, неловко, несильно, неудачно. Колечко с аквамарином, царапина, тонкая струйка крови и совершенно детская обида в бесцветных глазах.
– И-извини, – мне стало неловко. А Гейни всхлипнула, нарочито громко, неправдоподобно беспомощно.
Гейни просила помощи – не у меня, у Данилы. Странно, что он до сих пор не выглянул на крики. На крики не выглянул, а на слезы придет, и тоже будет обзывать меня и, возможно, обвинит в чем-нибудь, после чего само существование рядом с ним превратится в пытку. Не хочу слушать, не хочу ссориться, хочу покоя и тишины.
Я заперлась в ванной, я открыла воду, я смотрела и слушала, потом закрыла глаза и просто слушала, прижавшись щекой к махровому полотенцу. Мягкое. Ласковое. Неживое.
Не знаю, сколько я просидела в добровольном заточении, но когда вышла, столкнулась с Данилой. Он сидел за столом, вернее, под столом, обнимал Принца и в мою сторону даже не повернулся.
– Она ушла, – сказал Данила. – Совсем ушла, понимаешь?
– Понимаю, – ответила я.
Данила
Ничего она не понимала, она не хотела понимать, потому что Гейни ей мешала. И сам Данила мешает, и Принц тоже. Тот, словно догадавшись о Даниловых мыслях, заскулил и лизнул в щеку. Утешает. А Данилу утешать не надо, он же не баба, чтоб слезы лить, он… он сам не знает, кто он теперь.
– Вернется, – тетка произнесла это спокойно. Щелкнул чайник, слабо звякнули чашки, хлопнула дверь холодильника. – Тебе чай? Или какао?
Данила промолчал. Не хочет он ничего, ни от тетки, ни от кого бы то ни было. Нужно было уйти вместе с Гейни, как-нибудь перекантовались бы, тем более что деньги есть. Немного, но на первое время хватило бы, а там… придумал бы чего.