Крести
Шрифт:
Самое страшное было на диване. Мальчик – рыжий клоун с красным носом и шляпой-котелком, в больших туфлях с загнутыми носами и разноцветном комбинезоне, и… маленькая девочка. Нежно-розовое то ли платьице, то ли балетная пачка, белые колготки, аккуратная прическа, руки на деревянной палке, от которой вверх тянулись веревки к люстре. Самодельная трапеция.
Лица всех четверых были раскрашены согласно традициям цирка. Много краски поверх белой основы, выражения нарисованы. У девочки черная слеза на щеке, напомнившая мне знак масти пик, у «силача» синяя звезда вокруг правого глаза, у парня россыпь веснушек и огромные красные губы, у женщины черные
– Кармен? Что скажешь? – выдернул меня Холмс из собственных мыслей.
– Это один человек, - медленно проговорила я. – Человек искусства. Посмотри, это идеальная постановка, как будто он… хм… создавал картину, но не кистями и красками, а людьми. – Я подошла чуть ближе.
– Дети в центре, родители по бокам, словно бы прикрывают их. Скорее всего, убийца из неполноценной семьи, поэтому представил собственное виденье ее идеала. Правда, весьма странного… Я бы сказала, что это идеал лишь наполовину… - пробормотала я, увидев еще одно несоответствие.
– Тем не менее, он оставил каждому пространство. Обычно, на семейных фото, все члены семьи близко друг к другу. Родители держат детей на коленях или обнимают за плечи, а тут… Выдает одиночество автора. Предоставление личного пространства каждому элементу шедевра говорит об отчужденности, привычке всему находить свое место. Определенно он скрупулезен, аккуратен, одинок, но деспотичен, о чем говорит неоднозначная раздача ролей. Отец – силач, тот, кто должен защищать семью, дочь – хрупкое и нежное создание, ей предназначается трапеция и розово-белая одежда, но мать и сын? – я покачала головой.
– А что с ними не так? – спросил Джон. – Кроме очевидного, конечно же.
– Он сделал мать укротительницей львов, а старшего мальчика клоуном. Логичнее предположить в матери гимнастку или наездницу, но укротительница… даже не тигров, а львов… Думаю, это проекция на его собственную мать, преподнесённую в такой форме. Что касается мальчика… Его макияж самый небрежно-выполненный, это нарочная небрежность, словно насмешка, и котелок набок… Какая-то карикатурная месть, если можно так выразиться. Шарж на родного брата? – я склонила голову на бок. – Вероятнее всего.
– Да, теперь, когда ты это сказала, действительно странно, - кивнул Джон. – Как будто эта половина, - он указал на часть с отцом и дочерью, - из того, как должно быть, а эта, - доктор кивнул на мать и сына, - как на самом деле. Правильные роли и роли перепутанные.
– Верно, - кивнула я.
– Выводы? – подтолкнул Шерлок, жадно всматриваясь в мое лицо.
Не уверена, но, похоже, мой анализ ему только что с чем-то помог. Надеюсь на это, иначе зачем я вообще здесь? Могла бы спокойно прожить и без такого программирования ночных кошмаров.
– Одинокий мужчина за тридцать, недавно потерявший кого-то близкого, скорее всего, мать, творческой профессии. Художник, дизайнер, может даже визажист или парикмахер. Тот, в чьи обязанности входит создание образа, - высказала я свою гипотезу, впихнув в несколько фраз весь анализ, который успела прокрутить в голове.
– А не циркач? – нахмурился Ватсон.
– Нет, - одинаково уверенно отозвались мы с Холмсом, и Шерлок махнул мне рукой, предоставляя возможность объяснить, пока сам он, расправив пальто, присел на корточки и стал рассматривать плюшевых львят через лупу. – Цирк – это ширма, как я думаю. Возможно, еще одна отсылка к его детству.
– Думаю, на втором месте преступления все станет предельно ясно даже вам, - добавил Шерлок.
–
– Серьезно? Вы что, правда, не заметили? – обернулся на нас Шерлок, поставив воротник пальто.
Ну все, сейчас начнется. Обычно, после этого жеста, следовал монолог, эпиграфом которому всегда было какое-либо ядовито-снисходительное высказывание относительно нашего с Ватсоном интеллекта. И только потом гений частного сыска соизволял перейти непосредственно к совершенному преступлению и закономерностям, выявленным его блестящим умом.
– Я тебя придушу когда-нибудь, - пробормотал Джон, и я была склонна с ним согласиться.
– Чего же очевидного мы не заметили на этот раз, о, великий Дедукциус?
– закатила я глаза, поскольку такое поведение Холмса, этого кудрявого самодовольного позера, порядком раздражало.
– То, что дом принадлежит другой семье, а не этой. Может, этот грим и способен обмануть бестолковых идиотов, наводнивших Скотланд-Ярд, но не меня, - Шерлок указал на фото за спиной девочки. – Все прямо у вас под носом, а вы даже не потрудились всмотреться! И все фотографии в коридоре, нет, вы что, вообще не пользуетесь глазами для чего-то кроме смотрения под ноги?
– Шерлок!
– Жертвы и люди на фото – абсолютно разные. Все, что их роднит – количество. Либо убийца, мужчина за сорок, - с ударением высказал Шерлок, посмотрев на меня, таким образом, отметая мое предположение о возрасте, - зачем-то заменил все фотографии в доме на чужие, либо убил другую семью. Хотя вполне очевидно, что он убил две семьи и поменял их местами, как в зеркальной комнате. Несомненно, это постановка из двух актов… Лестрейд!
Развернувшись на пятках, Шерлок устремился вон из гостиной, и нам с Ватсоном ничего не оставалось, кроме как последовать за ним.
– Вы ищите мужчину за сорок, левшу с тридцать девятым размером ноги, одинокого владельца колли, судя по шерсти, оставленной на подлокотнике кресла, творческой профессии. Соглашусь с Кармен, что вероятнее всего профессия визажиста или парикмахера….
– Как их убили?
– тихо спросила я Джона, пока Шерлок просвещал инспектора относительно всего, что он увидел на месте преступления и о наличии второго.
– Яд, - так же ответил мне Джон. – На шее у каждого след от иглы.
Мобильный заиграл «Strangers in the night», и я, улыбнувшись, указала Джону на выход, собираясь пойти и ответить на звонок дедушки на улице. Доктор кивнул, попросив передать старику привет, сам оставаясь с Шерлоком, ищущим в собственном телефоне информацию по одному ему известным параметрам. Лестрейд уже вызванивал кого-то, я успела услышать, чтобы кого-то отправили по незнакомому мне адресу (скорее всего туда, где, возможно, другие жертвы), прежде чем покинула дом.
– Привет, дедуль.
– Хотел сказать: «доброе утро», но понял, что у тебя оно не такое уж и доброе, верно? – раздался голос дедушки, и я тяжело вздохнула. Для того, чтобы считать меня, ему даже не нужно было на меня смотреть. Высший пилотаж.
– Верно, - подтвердила я, поскольку четыре трупа точно противоречат доброте утра.
– Очередное расследование?
– Угу, как твои дела? Как здоровье? Извини, я вчера поздно вернулась из «Круга в квадрате»…
– Ничего, Изи ответил мне, что ты играешь, - отмахнулся дед, разумеется, как и всякий Виллоу, посчитавший это уважительной причиной. – У меня все хорошо, не волнуйся. Без надзирательницы Поуп как-то даже легче дышится….