Креститель
Шрифт:
Вода, где только что нырнул отрок, закипела от печенежских стрел.
Первый всадник-печенег поднял на дыбы коня перед рекой, закрутил головой, желая понять, где же вынырнет беглец.
Замер киевский народ на крепостной стене. Старики, женщины, дети пристально всматривались в речную гладь.
Крупно: глаза Владимира.
Дарко вынырнул далеко от берега, едва не задохнувшись.
– Спасены!..– взорвались криком киевляне на стене.
– Милый!..
– Смерти нет!.. Смерти нет!..– зачем-то повторял Владимир.
Натянулись печенежские луки, засвистели в воздухе стрелы… Но было поздно, потому что Дарко снова нырнул.
А с того берега от ладей отделилось маленькое суденышко. Гребцы гребли, что есть сил.
Киевляне обезумели от радости: вверх полетело все, что можно. Все обнимались, целовались, смеялись и плакали.
В этой суете все забыли про Владимира, а он прислонился к стене и тихо повторял:
– Мы не умрем… Мы не погибнем…
Он не слышал криков, да и люди в его глазах расплывались, раздваивались. Все крутилось, перемешивалось, превращалось в круговерть…
Владимир закрыл глаза и заснул…
– Проснись, князь!.. – пробасил Добрыня,– Гонец приехал…
Восемнадцатилетний Владимир вздрогнул и с трудом открыл глаза. В шатре было темно, только тусклый огонек светильника выхватывал из мглы лицо заматеревшего дяди и наставника.
– Какой гонец?.. Куда приехал?..– не мог понять сонный Владимир.
Добрыня тихо рассмеялся:
– Видно, крепкий мед вчера был, князь… Воевода Блуд из Киева прибыл. Желает судачить о чем-то важном…
– Дай воды испить…– хрипло попросил Владимир.
Добрыня почерпнул из кадки воды. Князь жадно припал к ковшу, а потом молча сидел, глядя куда-то в пустоту.
Добрыня терпеливо ждал.
– Скажи, дядя, ты помнишь мальчишку с уздечкой, который спас Киев и нас…
– Что нам до него, княже?.. Нам надо думать, как Киев взять, братоубийце воздать по делам его, и стол отцовский занять… Скажи лучше, что ответить гонцу?..
Владимир отбросил покрывало, резко поднялся и вспылил:
– Не дело слуги указывать князю, что делать и говорить!..
– Зачем так, княже…– обиделся Добрыня.– Не я ли тебе был вместо отца, не я ли учил тебя уму-разуму?..
– Я уже не так мал, дядя, чтобы учить меня!..
– Прости меня…– склонил свою кудрявую голову богатырь.– Про отрока сего не ведаю. Он после того случая как в воду канул…
– Я отчего-то всегда помню его… Если бы не он, стали бы мы добычей печенегов или воронов… – уже мягче произнес князь.
Он опять сел, задумался, глядя на огонек светильника.
– Бей печенега! Гони его в угол!.. – размахивая деревянным мечом, кричал Ярополк-отрок, гоняясь по княжескому двору за маленьким Владимиром. Средний брат Олег бежал следом. Тут же крутились под их ногами и лаяли две собачонки.
Владимир,
– Двое на одного – так не честно, я не играю!– едва не плакал он.– И почему я печенег? Я русский князь!..
– Ты не князь, у тебя мать ключница!.. – зло произнес Ярополк и ударил брата по руке.
– Неправда! – нанес ответный удар Владимир.– Она древлянская княжна!.. Мне дядя говорил…
– Твой дядя врет! – усмехнулся Ярополк.– Он просто слуга! И когда я стану князем киевским, ты тоже станешь мне слугой!..
– Я князь!..– отбивался Владимир, загнанный в угол.
– Слуга!.. – наседал брат.
Тогда Владимир отбросил игрушечный меч и в ярости бросился на брата с кулаками. Они упали на землю и, сцепившись, покатились по ней, награждая друг друга тумаками. Захлебывались в лае собаки. Олег пытался разнять братьев, но это было бесполезно. Только могучие руки Добрыни смогли развести Ярополка и Владимира. Оба тяжело дышали, на лицах остались ссадины и царапины, а в глазах горела недетская ненависть.
– Нехорошо, княжата! – пристыдил их Добрыня.
– Не твое дело, смерд! – задыхался от злости Ярополк.
– А розги не хочешь? – разозлился и Добрыня.
– Только посмей! Я все скажу отцу и бабушке, они посадят тебя на кол!..
– Волчонок!..– одними губами произнес Добрыня и взял Владимира за руку.– Идем, княжич, от этих…
– Я покажу вам!.. – кричал Ярополк, швыряя им вслед куски дерна.
– Это мы еще посмотрим…– также шепотом произнес
богатырь.
На высоком ложе в своих покоях лежала княгиня Ольга. Перед ней, преклонив колено, стоял ее сын Святослав.
– Ты, сын, все чужой землицы ищешь, а свое не хранишь. Смотри, потеряешь и то, и другое…
– Не любо мне, мать, в Киеве быть!– отвечал князь.– Хочу жить на Дунае, хочу, чтобы там была середина моей земли. Там вольно и все пути сходятся: от греков вино и золото, от венгров серебро и кони, от славян – меха и мед… А в Киеве и ты добро правишь…
Ольга помолчала, посмотрела на образ Христа, стоявшего в углу напротив, и из ее глаз потекли слезы:
– Устала я, сын. Слышу, Бог зовет меня к себе. Как оставлю землю свою без присмотра, если ты на Дунае? Что станется с сынами твоими? Они и без того отца не знают… А печенеги, волки ненасытные, так и рыскают вокруг, ждут, когда ты уйдешь, желают испить кровушки нашей…
Святослав встал, едва не упершись в потолок материной низкой опочивальни, задумчиво теребил длинный ус.
– Устрой землю свою, погреби меня, только без тризны, а по
новому моему обычаю, посади сынов своих по уделам и ступай, куда хочешь! – сказала ему Ольга.
Светильник в руках Добрыни догорал и чадил нещадно. Владимир тряхнул своей кудрявой головой, отвлекшись от воспоминаний, встал, подошел к кадке с водой, погрузил в нее голову. Потом отфыркался и сказал дяде: