Крестная дочь
Шрифт:
Когда терпение Девяткина иссякло, и он постучал ногой, звуки музыки оборвались, дверь распахнулась, и он оказался в полутемной прихожей. Миниатюрная женщина с молодым лицом и старушечьей прической: гладкие волосы собраны на затылке в пучок, говорила так тихо, что пришлось напрягать слух. Одета дамочка в темное платье с белым кружевным воротничком, и вообще похожая на учительницу младших классов, а не на продвинутого работника культуры. Она проводила гостя в кухню и, предложив из вежливости чашку чая, выразительно посмотрела на часы. Мол, время пошло, счетчик щелкает.
Девяткин
– Мне поручили разобраться в этом деле, Татьяна Петровна, но трудно работать, когда не знаешь, что Зубов за человек. То есть, на что он способен… Ну, вы меня понимаете. Мы запросили характеристики с его прежнего места работы, собрали кое-какие документы. Но это – бумажки. Я хотел составить личное впечатление. Поговорить с его супругой. Но мне не очень везет.
– Даже не знаю, чем могу помочь. Моя сестра развелась с Леней после того, как они потерял ребенка. Вы наверное в курсе?
Девяткин молча кивнул.
– Смерть дочери разделила супругов. Надя во всем винила Леонида, хотя сама… Словом, в этом конфликте я не на стороне сестры. А потом у нее начались проблем, ну, по медицинской части. Они как раз разъехались, выменяли вот эту квартиру. Она работала в областной филармонии. Но там не хотели держать человека у которого не ладно с головой. Потом возникли денежные затруднения. Врачи не поставили внятного диагноза: психопатия, неврозы. Что-то из этой области. Но не шизофрения, то есть ничего опасного для окружающих. Моя сестра осталась очень одиноким человеком. И больным.
– Но мы хотели поговорить о Зубове, – вставил Девяткин. Отведенные на разговор десять минут уже подходили к концу, а он так ничего и не выяснил.
– Я вам и рассказываю о Зубове, – сказала Татьяна Петровна. – Немного найдется мужиков, которые будут оплачивать лечение своей бывшей супруги. Он не хотел, чтобы Надя торчала в психушках, чтобы ее пичкали копеечными психотропными препаратами, от которых натурально крыша едет и у здорового человека. Он оплачивал консультации психиатров, покупал лекарства. А я сочиняла, что это все бесплатно, мол, так положено. Или говорила, что я деньги мои. Теперь вы понимаете, что он за человек?
– То есть он нуждался в деньгах?
– Нуждался. А вы в деньгах не нуждаетесь? То-то. Поэтому не надо делать скоропалительных выводов. Наверное, вы решили, что Леня воспользовался этим самолетом в корыстных целях.
– Я пока не делал никаких выводов, – признался Девяткин. – Слишком рано их делать. Рассчитывал, что этот разговор что-то прояснит. Но десять минут – это слишком мало для такой беседы.
– Даю вам еще десять минут. Спрашивайте.
– Такой вопрос: если у Зубова были финансовые затруднения, откуда же он брал это дело, – Девяткин потер большой палец о указательный, – в смысле, откуда брал деньги, чтобы помогать бывшей жене? Я вот сунулся в стоматологическую поликлинику, меня вскрыли на двести баксов. Только так. Легко и элегантно. А тут консультации психиатров, да и хорошие лекарства у нас за «спасибо» не выдают…
– Леонид от работы не бегает, то есть не бегал. Нет, я не могу говорить
– Коллекция монет? А кто покупатель?
– Этого я не знаю. Сама я зарабатываю немного. Кстати, моя сестра хорошо играет на фортепьяно. То есть, играла. Когда была здорова. У нее старинный инструмент. Теперь пианино придется продавать. М-да…
– Вы слышали такое имя: Елена Панова? Может быть, Зубов упоминал при вас? Вскользь, мимоходом? Просто вылетело слово? Подумайте.
– Нет… Что-то не припоминаю.
– Когда вы видели его в последний раз?
– Неделю назад. Он пришел на вокзал, чтобы передать моей сестре кое-что в дорогу. Сунул мне в руку пакет с гостинцами и ушел.
– Он выглядел усталым, расстроенным? Что-то вам бросилось в глаза, запомнилось?
– Ничего такого. Он выглядел хорошо. Леонид всегда следил за собой. Он ходил в спортивный зал, поднимал штангу. Плавал в бассейне. Посещал тир.
– Какой тир?
– Это где такое место, где стреляют из пистолета. Все летчики, в том числе гражданские, проходят курсы стрелковой подготовки. Ну, на случай ЧП на борту самолета. Если в авиалайнере окажется преступник, террорист. Ну, летчик должен иметь под рукой оружие. И уметь им пользоваться. Разве вы этого не знали?
– Честно говоря, никогда не интересовался такими тонкостями. А как называется тир?
– Кажется «Буревестник». Это где-то в ближнем Подмосковье. Простите… К сожалению, я опаздываю, – Татьяна Петрова поднялась из-за стола. – Но, если позволите, дам вам один совет. Начните с того темного дела. С того дня, когда погибла дочь Зубова. И постарайтесь в нем разобраться.
– В двух словах не расскажете? То, что вам известно.
Татьяна Петровна посмотрела на часы, покачала головой, сказала, что безбожно опаздывает. Но все-же решила говорить дальше. Рассказ оказался сбивчивым и путанным. Девяткин уяснил следующее. Галя Зубова училась в институте, там она свела дружбу с какими-то темными личностями, которые употребляют наркотики. И втянулась в это дело. Первая и вторая доза за бесплатно. А потом, когда ты подсел на иглу, надо платить. Родители, разумеется, узнали обо всем, скрыть такие вещи невозможно. Потом, когда первый стресс прошел, они убедили Галю лечиться, потому что героин – это самая короткая дорога на кладбище. И она согласилась. Прошла курс в частной клинике.
На некоторое время все устаканилось. А потом снова закрутилось с новой силой. Леонид вернулся из очередного рейса, увидел на предплечье дочери следы инъекций. Галю определили в другую частную клинику. Лечащий врач говорил, что девчонка она положительная, есть воля и характер. Все может закончиться хорошо. Надо продолжать лечение. Наверное, это говорят всем родителям. Есть надежда, есть шанс и всякое такое. Примерно за сутки до смерти Галя пропала из клиники, кто-то принес ей одежду и помог уйти через вахту. Зубов был в рейсе, а его жена искала дочь всю ночь и весь следующий день и еще одну ночь.