Крестная мать
Шрифт:
— Ну чего, Седой, я все понял, — извинялся Кабан. Теперь он был больше чем убежден, что Борис с Симеоном заодно и что их проверяли на болтливость. Теперь он был благодарен Седому, что тот не позволил ему наговорить лишнего. — Седой, братишка, ну все ж нормально, пошли, пропустим по соточке водки, — примирительно предложил Кабан, — за мой счет.
— Черт с тобой, — обрадовался Седой. Доля Кабана все еще была у него, а, значит, покупать водку и закуску будет он. Когда Кабан спросит, сколько он заплатил, можно будет накинуть сотню-другую. Седой уже давно привык обманывать своего дружка.
Тем временем Боря уже вошел в собор и не увидел там ни одного верующего, лишь
— Отец, эти двое, которые только что вышли отсюда, что они здесь делали? — Борис был в большом возбуждении, предвкушая встречу с Симеоном. У него чесались руки, и сейчас он, в порядке вещей, мог зашибить попутно и этого кривого прислужника, посмей тот ему не ответить.
Старик, на удивление, тотчас ответил елейным голосом:
— Они приходили к батюшке…
Борис уловил сверкнувшие огни во взгляде сгорбленного прислужника.
— Отец, не знаешь, зачем они к нему приходили? — смягчив голос, спросил Борис.
— Нет, не знаю.
Борис проткнул его своим взглядом. Глазки старика забегали, немного помедлив, он добавил:
— Они беседовали за закрытыми дверями в келье батюшки. А, собственно, кто вы такой?
— Ну надо же, — присвистнул Борис, — беседовали за закрытыми дверями! Где келья этой гниды?! Я щас с ним тоже беседовать буду!
Прислужник вздрогнул.
— Не хочешь показывать?! Думаешь, я не найду сам… Бор не бегло огляделся и сразу наткнулся на дверной проем, занавешенный шторой с золотистой бахромой. Он посмотрел на прислужника. — Там?
— Кто вы такой? Что вам здесь нужно? — растерялся прислужник. От страха он согнулся в коленях. Боря подумал, что вытянуть из него еще что-нибудь будет весьма проблематично.
Боря решил действовать сам. Он нырнул в проем и зашагал вглубь темного коридора, ни на йоту не сомневаясь в том, что Симеон где-то поблизости. Сзади колыхалась шторка. Прислужник замялся в нерешительности — следовать или нет за незваным визитером. Помедлив немного, он все же отодвинул шторку. Прислужник боялся, но влекомый чувством долга, все же пошел по-над стеночкой, бочком, очень медленно, но пошел следом за Борисом, который уже стоял перед массивной деревянной дверью. Не церемонясь, Борис ткнул ее ногой и дверь со скрипом отворилась.
Епископ был на месте. Уткнувшись в крохотное зеркальце, прибитое над умывальником, Симеон любовался результатом собственных стараний. Никому не доверял епископ подстригать свои твердые, торчащие невпопад усики и густую черную бородку с чуть заметными белыми островками. Симеон щелкал ножничками самолично и каждый раз оставался довольным произведением своих рук. Вот и сейчас он с удовольствием рассматривал себя в зеркальце, делая последние штрихи маникюрными ножничками. Он подрезал пару ускользнувших от стрижки длинных волосиков, а когда решил, что полностью навел марафет, положил ножнички на полку рядом с мылом и зубной щеткой.
Симеон не услышал, как скрипнула дверь, он обычно целиком отрешался от окружающего, поглощенный своим любимым занятием. И вот теперь, когда он закончил, выдалась секунда обратить внимание на вошедшего незнакомца. Эта самая секунда ввергла Симеона в шок, он испугался, однако незнакомец не преследовал цели напугать батюшку только своим видом, он вольготно расхаживал по келье, не очень задумываясь, о чем толковать с монахом, уж он-то знал, что это за монах.
— А ты, я гляжу, мне коллега, — задорно начал Борис, — хорошо ножничками орудуешь. Прямо как цирюльник настоящий. Чего бы тебе, батюшка, в парикмахеры не переквалифицироваться? Профессия достойная. Или, к примеру, в садовники, будешь газончики подстригать да кустики облагораживать, а?! Ведь в священнослужителях тебе
Симеон ничего не понял. Если в этих словах был заложен какой-то потаенный смысл, то Симеону он был недоступен уже только по одной причине… В последнее время он имел дело с уголовниками, а когда общался с ними, то следил только за собственной речью, ибо они цеплялись за каждое неосторожно пророненное слово. Симеон теперь почти не вникал в суть произнесенного собеседником.
Незнакомец по виду был из той самой породы, что и только что вышедшие от него двое русских эмигрантов, кто он был на самом деле? Симеон рылся в своем уме: "А не резидент ли это? В Москве, конечно, уже получили мое донесение. Да нет. Нет… Это вымогатели затеяли свою игру. Они не собираются исполнять мой заказ. Эти авантюристы решили обобрать меня с помощью шантажа и подослали своего дружка… Поделом мне. Остолоп. Доверился уголовникам. Настала расплата за глупость". Симеон отчетливо увидел перед глазами набранный жирными буквами заголовок в вечерней газете: "Русский епископ крадет собственного ребенка". Эти газетчики обязательно придумают что-то в этом роде. Интересно, сколько затребуют эти сволочи? Симеон осунулся, он сам себе казался жалким, а Борис продолжал в том же духе:
— Ну, что скажешь, Симеончик, замарал ведь рясу, али бес попутал? Какого хрена, змей ты ядовитый, рясу на себя накинул да колпак на голову водрузил? Какой талант в себе погубил!.. Ты же прирожденный парикмахер. Надо же, не каждый отважится сам себя кромсать, а?! Я знаю планы твои юродивые. Ты, небось, хочешь на соборе вывеску прибить красными буквами "парикмахерская", — Боря измывался, как мог.
Симеон молчал, втянув шею в плечи. Слова незнакомца обозначали для него ни что иное, как раскатистый гром, за которым неотвратимо последуют молнии. Вот в этой молнии главная опасность, и Симеон напрягся в ожидании, когда она сверкнет. "Это черная полоса в жизни", — промелькнула мысль. Он даже вспомнил, как пару часов назад в саду перебежала дорогу черная кошка. Это был знак. Нечистая сила. Именно так Подумал епископ, а ведь сам любил говорить: "Как только начинается суеверие, заканчивается истинная вера в Бога". Но когда Симеон говорил эту фразу, он не был загнан в угол. А теперь, похоже, его осталось только утрамбовать в этом углу. Как только епископ стал прикидывать, хватит ли ему наличных, чтобы расплатиться с вымогателем, Боря неожиданно спросил:
— Батюшка, ответь мне любопытному, какую проблему ты только что решал с двумя ребятами с улицы Либенштайн? Что тебя с ними связывает?
Вопрос удивил Симеона. Он полагал, что незваный визитер владел информацией и как раз потому явился к нему, чтобы требовать выкуп за молчание. Странно… Незнакомец мог бы уже назвать сумму, епископ рассчитывал поторговаться. Однако чего уж юлить? Пожалуй, стоит прощупать. Чем черт не шутит, может, и есть это…
— А то вы не знаете? — осторожно проговорил Симеон.
Боря не знал и потому врезал со всего размаху Симеону под левый глаз. Тот плюхнулся на пол и застонал от боли. Но Боря хотел знать, он спросил еще раз:
— Ты мне не ответил. Что тебя связывает с этими ребятами? — любопытство пересилило. Подумаешь, деньги… Этот урод заплатит так или иначе за все, но что здесь делали Седой с Кабаном?
Удар в глаз, подобно детонатору, подействовал на Симеона. В голову разрывной пулей стукнула очередная комбинация логических ходов. Симеона перемкнуло, он теперь почти не сомневался, что незнакомец был… резидентом. Будь он сообщником этих двух уголовников, Симеон заметил бы в вопросе притворство. Незнакомец же спрашивал с неподдельным любопытством и бил со всей силы. Нет, это не вымогатель, это гебешник. Симеон определился с линией поведения и, вставая с карачек, затараторил пространное алиби, которое всегда держал наготове.