Крестный отец (перевод М.Кан)

Пьюзо Марио

Майкл затянулся, горячий пепел от его сигареты упал на голую спину Кей. Она невольно вздрогнула.

― Не пытайте меня, я все равно ничего не скажу. Шутка.

Майкл не засмеялся.

― Ты понимаешь, ― теперь голос его звучал рассеянно, ― когда я вернулся, то не почувствовал особой радости, что снова вижу своих. Отца с матерью, Конни, Тома. Приятно было, конечно, но, в сущности, меня это не трогало. А вот сегодня увидел тебя у нас на кухне и по-настоящему обрадовался. Это, ты как считаешь, любовь?

― Во всяком случае, где-то близко.

Их снова бросило друг к другу. На этот раз Майкл был с нею нежней. Потом он пошел принести им выпить. Вернулся и сел в кресло лицом к кровати.

― Давай серьезно, ― сказал он. ― Как ты насчет того, чтобы пожениться? ― Кей с улыбкой пригласила его жестом в постель.

На этот раз Майкл тоже ответил ей улыбкой. ― Да нет ― серьезно. О том, что было, я тебе ничего рассказать не могу. Сейчас я работаю на отца. Меня готовят в преемники семейного дела по импорту оливкового масла. Но у семьи, у моего отца, есть, как ты знаешь, враги. Может так получиться, что ты в молодые годы станешь вдовой ― не обязательно, но есть такая вероятность. И еще. Я с тобой не стану делиться по вечерам тем, что происходит у меня на работе. Не стану посвящать тебя в свои дела. Ты будешь мне женой, но не товарищем, как принято выражаться. Товарищем ― равной ― ты быть не можешь.

Кей приподнялась на локтях и включила массивную лампу, стоящую на ночном столике; зажгла сигарету. Откинулась на подушки.

― Ты говоришь мне, иными словами, что ты гангстер, так? ― сказала она спокойно. ― Что ты причастен к убийствам, к разным иным преступлениям, связанным с убийством людей. И мне об этой стороне твоей жизни возбраняется не только задавать вопросы, но даже и думать. Вроде как в фильмах ужасов, когда чудовище предлагает красавице стать его женой. ― Майкл, который сидел, повернувшись к ней изувеченной стороной лица, усмехнулся. Кей покаянно спохватилась: ― Ой, Майкл, я вообще не замечаю эту ерунду, честное слово!

Майкл рассмеялся:

― Я знаю. А мне даже нравится так, если бы еще только из носу не лило.

― Ты сам сказал ― давай серьезно, ― продолжала Кей. ― Ну, поженимся, ― что же это будет за жизнь для меня? Как у твоей матери, как у добропорядочной итальянской домохозяйки ― дети, дом, и все? А если что-то случится? Это ведь может кончиться тюрьмой.

― Не может, ― сказал Майкл. ― Могилой ― да, тюрьмой ― нет.

Уверенность, с какою это было сказано, вызвала у Кей короткий смешок, в котором к веселости странным образом примешивалась гордость.

― Ну как можно такое утверждать? Ты вдумайся!

Майкл вздохнул:

― Все это вещи, которые я не могу с тобой обсуждать, которых я не хочу касаться, говоря с тобою.

Кей надолго замолчала.

― И все-таки. Почему ты хочешь на мне жениться, если за столько месяцев не собрался позвонить? Что, я так хороша в постели?

Майкл кивнул с серьезным видом:

― Безусловно. Только я это ведь и так имею, зачем бы мне ради этого жениться? Послушай, я не требую ответа немедленно. Будем с тобой продолжать встречаться. С родителями посоветуйся. Отец у тебя, я слышал, очень крутого, по-своему, замеса человек. Посмотри, что он скажет.

― Ты все-таки не ответил, почему, почему хочешь на мне жениться, ― сказала Кей.

Майкл выдвинул ящик ночного столика, достал белый носовой платок и поднес его к лицу. Высморкался, вытер нос.

― Вот тебе отличный повод не выходить за меня. Каково это, представляешь, иметь рядом субъекта, который без конца сморкается?

Кей отозвалась нетерпеливо:

― Брось, не отшучивайся. Я задала тебе вопрос.

Майкл опустил руку, держащую платок.

― Ладно, ― сказал он. ― Один раз я тебе отвечу. Ты ― единственная, к кому я привязан, кто мне дорог. Я не звонил, так как не мог, повторяю, предположить, что ты ко мне не потеряешь интерес после той истории. Можно было, конечно, домогаться тебя, запудрить тебе мозги, но не хотелось. Я кое-что открою тебе сейчас ― но с тем условием, чтобы никто другой не узнал, даже твой отец. Лет через пять, если все будет нормально, семья Корлеоне перейдет на совершенно легальное положение. Это потребует известных усилий и известного риска ― тут-то у тебя и появится шанс остаться состоятельной вдовой. Почему я зову тебя замуж? Потому что ты мне нужна. И потому, что хочу иметь семью и детей ― пора. Но я не хочу, чтоб моим детям пришлось испытать на себе мое влияние, как мне пришлось испытать влияние моего отца. Я не говорю, что отец сознательно оказывал на меня давление. Нет. Никогда. Никогда не заводил речи даже о моем участии в семейном бизнесе. Мечтал увидеть меня учителем, врачом ― кем-нибудь из этой области.

Но события приняли скверный оборот, и мне пришлось ввязаться в борьбу на стороне моей семьи. Потому пришлось, что я люблю своего отца, восхищаюсь им. Я не встречал человека, столь достойного уважения. Он всегда был хорошим мужем и отцом, хорошим другом тем, кому в жизни меньше повезло. Есть и иная сторона его личности, но для меня, как его сына, это несущественно. Как бы то ни было, я не хочу, чтобы то же произошло с моими детьми. Пусть испытывают на себе твое влияние. Пусть растут стопроцентными американцами, настоящими, без обмана. Может, им придет в голову заняться политикой ― а не им, так их внукам. ― Майкл широко улыбнулся. ― Может, кто-то из них станет президентом Соединенных Штатов. А что, черт возьми? Мы, когда в Дартмуте учили историю, покопались в прошлом всех президентов ― так у них по отцам и дедам просто виселица плакала! Хорошо, я не гордый, пусть мои дети станут врачами, учителями, музыкантами. К семейному бизнесу я их на пушечный выстрел не подпущу. В любом случае к тому времени, как они подрастут, я оставлю дела. Поселимся с тобой где-нибудь на природе, вступим в местный клуб ― простой, здоровый образ жизни для американской четы с достатком. Как тебе такая перспектива?

― Замечательно. Только вот насчет вдовы ― что-то слишком бегло.

― Это маловероятно. Упомянул лишь для полной достоверности. ― Майкл промокнул нос платком.

― Не верю я, не могу поверить, что ты такого сорта человек, ну нету этого в тебе, воля твоя! ― На лице Кей было мучительное недоумение. ― Как может такое быть, это же просто недоступно разуменью!

― Смотри, ― мягко сказал Майкл. ― Я больше ничего не буду объяснять. Тебе, знаешь, нет надобности задумываться о подобных вещах, они, по сути, к тебе не имеют отношения ― ни к нашей жизни, если мы поженимся.

Кей покачала головой.

― Да, непонятно только, зачем жениться, зачем намекать, будто ты меня любишь, ― ты ведь избегаешь этого слова, хоть только что говорил, что любишь отца. Про меня ты этого не сказал ни разу, и неудивительно, если ты опасаешься рассказать мне о самом главном в твоей жизни. Как можно жениться на женщине, которой не доверяешь? Твой отец доверяет твоей матери. Я знаю.

― Правильно, ― сказал Майкл. ― Но это не значит, что он ей все рассказывает. И знаешь, у него есть основания ей доверять. Не потому, что он на ней женился, что она его жена. Но она родила ему четырех детей в годы, когда рожать детей было небезопасно. Она выхаживала и оберегала его, когда в него стреляли. Верила в него. Сорок лет он неизменно оставался первой ее заботой, самым главным долгом. Пройди этот путь ― тогда я, может быть, и расскажу тебе кое-что, о чем тебе, для твоего же блага, лучше бы никогда не слышать.

― А жить надо будет тоже в парковой зоне?

Майкл кивнул:

― Это ничего, у нас будет отдельный дом, своя жизнь. Мои родители не имеют привычки вмешиваться. Но покуда все не утрясется, я должен жить в парковой зоне.

― Потому что жить вне ее тебе опасно, ― сказала Кей.

Первый раз со времени их знакомства она увидела Майкла разгневанным. Холодная отчужденность не проявилась внешне ни в жесте, ни в голосе. Леденящая волна гнева исходила от него, подобно дыханию смерти, и Кей поняла, что если все же решит не выходить за него, то причиной такого решения будет вот этот холод.

― У тебя неверное представление о моем отце и семье Корлеоне, ― сказал Майкл. ― Муры собачьей нахваталась из кино, из газет. Объясняю последний раз ― и учти, последний. Мой отец ― деловой человек, который старается обеспечить свою жену и детей. И друзей, которые могут понадобиться ему в трудную минуту. Он живет не по общим правилам ― потому что правила того общества, в котором мы живем, обрекли бы его на существование, неприемлемое для такого человека, как он, ― для такой сильной, недюжинной натуры. Пойми одно, он считает себя ровней всем этим президентам, премьер-министрам, членам Верховного суда, губернаторам и прочим сановным шишкам. Он отказывается признавать над собою их волю. Отказывается жить по правилам, установленным другими, ― правилам, навязывающим ему на каждом шагу поражение. Конечная цель у него ― все-таки войти в это общество, но сохраняя за собой известное могущество, ибо того, кто беззащитен, общество не защищает. А до тех пор ― руководствоваться собственными моральными правилами, которые он ставит куда выше узаконенных.