Крестоносец в джинсах

Бекман Tea

Позади него Альпы, мрачные и неприступные, вздымали к небесам свои вершины. Там зияли узкие расселины, низвергались потоки. Завтра с восходом солнца маленькие крестоносцы вступят на эти горные тропы, но уже сегодняшний вечер решит, будет ли во главе похода идти Рудолф ван Амстелвеен. Долф сидел не шелохнувшись, понурив голову, и вдруг неожиданно для него самого смутный порыв, которому не было названия, зародился глубоко в душе, и с губ сами собой слетели слова: «Спаси и сохрани меня… Защитник обиженных и страждущих, помоги мне…»

Дон Тадеуш стоял на берегу озера и разглядывал рыболовов. Он улыбался, слыша возбужденные голоса, когда сеть,

наполненная до краев, медленно поднималась из воды. Но вот она рвалась под собственной тяжестью, отливающая серебром добыча скользила в глубину, и берег оглашался воплями и проклятиями. Он умилялся, глядя на их дочерна загорелые тела в искрящихся брызгах воды, и в такие моменты все окружающее: белоснежные шапки вершин, необъятная, сверкающая сочной зеленью долина, июльское солнце над головой — вся эта несказанная красота представлялась ему исполненной неиссякаемой милости Божьей и любви.

Он любил детей, потому он и в поход отправился, надеясь помогать им по мере сил. Вскоре после того как он пришел в стан маленьких крестоносцев в Шварцвальде, он приметил высокого юношу, чья горделивая осанка и голос, привыкший повелевать, изобличали потомка знатного рода, прирожденного вожака. Поначалу Тадеуш решил, что это и есть Николас, избранный Богом пастушонок.

Необычайный юноша покорил сердце священника. Ошибка раскрылась некоторое время спустя. Николаса легко можно было узнать по белоснежным одеждам, благостному выражению лица и чинной манере держаться, явно напускной и потому не шедшей ему. Разочарованию Тадеуша не было пределов. Но кто же тот неизвестный юноша? За три дня, что они шли до Ротвайля, священнику бросилось в глаза множество несообразностей. Хоть юный Рудолф, несомненно, был сыном знатного господина, ночевал он под открытым небом, а не в палатке со знатью.

Он почти никогда не разговаривал с Николасом и монахами, но, если уж обращался к ним, дело кончалось ссорой. Тадеушу удалось узнать, что юный чужестранец родом с севера, присоединился к походу где-то на середине пути и тотчас же заставил всех считаться со своим мнением.

В латыни он не силен, но, по-видимому, обладает большими знаниями, успел посмотреть мир, смел и решителен, отменный врачеватель. И в то же время его не прельщают рискованные охотничьи вылазки, рыбалка. Он не занимался приготовлением пищи, выделкой кож или плетением сетей, но всегда появлялся там, где нужен добрый совет и правильное решение. Дон Тадеуш в жизни еще не встречал ребенка, наделенного подобными достоинствами. Впрочем, можно ли Рудолфа считать ребенком? У него лицо юноши, фигура взрослого мужчины, а мудростью он превосходит пожившего отшельника…

И все же Рудолф еще такой ребенок… Дон Тадеуш почувствовал это, когда застал его плачущим возле повозки. Они стояли в тот день близ Ротвайля. Долф плакал из-за того, что Багряная Смерть несла детям тяжкие страдания. Тадеуш не мог больше держаться в стороне, он обратился к мальчику и предложил ему свою помощь.

Изнурительная борьба с Багряной Смертью — борьба, которой юноша отдавал все свои силы, потрясла священника. Наконец Рудолф одолел полчища дьявольских слуг, отбросил их к последнему убежищу — повозке, в которой перевозили больных, а оба монаха упрямо отказывались расстаться с ней. Что еще оставалось преподобному Тадеушу, как не позаботиться о том, чтобы она сгорела?

Выздоровевшие, повеселевшие ребята могли продолжать свой путь. Но где же Рудолф приобрел столь выдающиеся познания в медицине? Откуда мальчику знать непостижимую

тайну существ, несущих с собой Багряную Смерть?

Глубоко задумавшись, дон Тадеуш смотрел на детей, шлепавших по воде. Он любил этих звонкоголосых, порывистых ребят с наивными, бесхитростными физиономиями, любил их всех. Но разве это сопоставимо с захватившей его душу привязанностью к одному необыкновенному юноше, Рудолфу ван Амстелвеену? Тревога не покидала его. Не впадает ли он в тяжкий грех, втайне боготворя одного из этих детей, он, которому христианский долг велит любить каждого из малых сих равною любовью?

И вот умный человек смиренно молит небеса простить ему великий грех возвышения одного над всеми.

Многое в этом мальчике оставалось для него загадкой.

В вопросах веры он обнаруживал вопиющую наивность.

С невинным видом иной раз заявлял такое, от чего волосы дыбом вставали. Неужели он все-таки еретик?

В глубине души отец Тадеуш не питал ни малейшего уважения к Николасу и обоим монахам, которые вели детское воинство из Кельна, но сомневаться в том, что они исполняют волю всевышнего, он бы не дерзнул. А Рудолф открыто и безбоязненно заявил о своих сомнениях.

Тадеуш понимал, что должен бы любить своих братьев во Христе, этих бенедиктинцев, братской любовью, и лишь Рудолф со своими подозрениями виновен в том, что это не так. Досадно… Разумеется, дон Тадеуш предполагал, что наступит день, когда взаимная неприязнь Рудолфа и Ансельма сменится открытой враждой. На чьей стороне он должен быть тогда? Чувство долга обязывало его занять сторону святой церкви, сторону Ансельма, против этого юноши, к которому он успел привязаться всем сердцем…

Рыбаки погрузили свой дневной улов на ослика и, напевая, двинулись к лагерю. Леонардо приветственно помахал отцу Тадеушу, но тот ничего не замечал. Опустив голову, вышагивал за ребятами этот добрый человек, придавленный грузом сомнений.

ПРАВЫЙ СУД

Непривычной тишиной встретил лагерь Каролюса и его охотников. Девочки молча хлопотали над котелками, укладывали связки сушеной и вяленой рыбы, обматывая их прочными пеньковыми жгутами. Затихли даже малыши; они возились со своими веточками, палочками, шишками, заменявшими им игрушки, но не визжали, не галдели, как обычно.

— Что у вас случилось? — обеспокоенно спрашивал Каролюс. — Что за похоронное настроение?

Дети боязливо помалкивали.

Каролюс вскипел от обиды. Раньше, бывало, все, кто был в лагере, сбегались встречать охотников, приветствовали их возгласами удивления и восторга, которых так не хватало сейчас маленькому Каролюсу. В сердцах отшвырнув добычу, он отправился искать Рудолфа. Вот кто наверняка объяснит ему причину зловещего молчания. Его друга нигде не было видно, не слышно было и знакомого голоса, уверенно подающего команды. Он приметил кучку ребят вдалеке и поспешил туда.

— В чем дело? Беда? Нужно помочь?

Все расступились, и тот, кого искал Каролюс, предстал перед его взором. Теперь, когда цепь ребят, окружавшая Долфа, распалась, Каролюс увидел, что тот сидит в полной отрешенности и, казалось, молится. Низко склоненная голова, потупленный взгляд. Он не оторвал глаз от земли даже в ту минуту, когда Каролюс подскочил к нему с возгласом:

— Рудолф ван Амстелвеен! Твой король говорит с тобой, взгляни на него. Что с тобой?

Тут же позабыв о своем королевском достоинстве, он опустился на колени рядом с Долфом, взял его за руку и, волнуясь, шепнул: