Крестоносец. Византия
Шрифт:
Эрих и Ульрих завели наших коней на палубу, где матросы, используя тали, подвешенные к рее и сети, опустили их в трюм, через люк, закрываемый деревянной решёткой. Подвешивать лошадей на специальных ремнях, чтобы их копыта едва касались палубы, не стали, всё-таки тихая, спокойная река, а не море, где от качки лошадь запросто могло прибить ударом о борт. Затем слуги занесли наши вещи в небольшую каюту в форкастеле, которую нам предоставил Солёный Пёс. Там же мы и разместились, в тесноте, как говорится, но не в обиде. Погрузка вскоре закончилась, и хольк, отвалив от пристани, устремился вниз по Саару.
—
Солёный Пёс оказался прав. Быстро закончился Саар, и мы вышли в Мозель. Река побольше, а виды те же самые. Деревни, поля, пастбища, лески, замки, иногда городки, из которых самым значительным был Трир на правом берегу. Город древний, построенный ещё до Рождества Христова, некогда римская крепость, а ныне столица архиепископства Трирского. Здесь же был и первый встреченный нами мост, каменный, римский.
Да, умели люди строить! Мосту тысяча лет, а он выглядит так, словно готов ещё столько же простоять! Кстати, и простоит — где-то читал, что он и в XXI веке будет целёхонек. Под мостом мы прошли благополучно, не считая небольшой задержки для того, чтобы временно убрать мачту, не влезавшую под пролёт моста, и уплаты пошлины в казну архиепископа (и по совместительству князя здешних мест, он же один из «электоров» — тех, кто избирает кайзера). Оказывается, в эти времена берут пошлину не только с проходящих и проезжающих по мостам, но и с проплывающих под ними. Впрочем, меня больше удивило не это, а имя князя-архиепископа, которого звали Альбер де Монтрей. Как явный француз, судя по имени, мог попасть на такую важную должность в Германии?
На мой вопрос кормчий пояснил, что в диоцезию Трирского архиепископа вместе с немецкими землями входят и местности, где говорят на французских наречиях, и никого это не волнует, так как всё это владения кайзера Конрада III.
— Тут все перемешались, благородные риттеры. Места такие. Я вот из Висбадена, это в землях пфальцграфа Рейнского, а моя первая жена, покойница, была из Лотарингии, из Нанси. Я тогда молодой был, немного старше вас, разные языки мне легко давались, ну и выучился по-французски, песни ей под окнами пел, чтоб охмурить, значит.
Но в целом плаванье протекало скучновато, и я взялся за тренировки. То мы с Роландом спарринговали на мечах и пальмах (коротких копьях с длинными наконечниками, которыми в пешей схватке удобно не только колоть но и рубить), то подтягивали наших слуг в этих делах, то сами учились у них работе с булавой, топором и боевым молотом, которым их выучил наёмник Курт. Вообще-то не совсем наше оружие, но вдруг ничего другого не останется? Ещё близнецы учили нас метанию ножей и дротиков — мне удалось победить упрямство Роланда, поначалу считавшего ножи неблагородным оружием, внушив ему мысль, что сарацины в бою не заморачиваются благородством (на себе испытал с их потомками!), а значит, против них годится любое оружие. Кроме того, мы вчетвером стреляли из арбалетов с ахтеркастеля по мишени, установленной на форкастеле, соревнуясь на скорость и меткость, благо Карл и арбалеты близнецов переделал по-новому, поставив ворот.
Также я познакомил моего друга и слуг с полезной на войне новинкой — сапёрной лопаткой с разъёмным черенком, тоже заказанной у Карла. Вообще-то, железная лопата для этих времён вещь невиданная, их сейчас делают из дерева, максимум с железной кромкой. Ни мой друг, ни слуги поначалу не поняли, зачем тратить дорогую сталь на столь «низменную» вещь. Но когда я вспомнил уроки нашего сержанта в армии и продемонстрировал, как можно
Команда «Ундины», насчитывавшая три десятка человек, с удовольствием наблюдала наши тренировки (явно не каждый рейс им выпадало такое развлечение), делая ставки на исход спаррингов, а также состязаний по стрельбе и метанию колюще-режущих предметов. Даже суровый штойерман, несмотря на строгий вид, поглядывал на наши забавы с интересом. Во время отдыха от тренировок я тренькал на лютне, подаренной Магдой Роланду перед отъездом с позволения отца, пытаясь изобразить какие-нибудь мелодии из будущего. Роланд всё равно ни в зуб ногой, но всё же попросил меня отнестись к подарку Магды бережно. Заверив, что ничего с лютней не случится, я снял, на мой взгляд, лишние струны, и настроив инструмент наподобие шестиструнной гитары, вскоре приноровился на этой штуковине не только брать аккорды, но и играть пару мелодий щипковым методом. А именно старинную английскую мелодию, впрочем, ещё ненаписанную, под названием «Greensleeves» (в переводе «Зеленые Рукава» — прозвище неверной возлюбленной, к которой обращается автор) и канцону Владимира Вавилова, ставшую основной для песни «Город золотой». Эти две оказавшиеся на самом деле достаточно несложными вещи я от нечего делать выучил по видеоурокам в интернете, и сейчас моей игре с расширенными от удивления и восхищения глазами внимали мои спутники и вся команда «Ундины», включая штойермана.
Так продолжалось до тех пор, пока мы не миновали Кобленц, тоже на правом берегу Мозеля, где он и заканчивается, вливаясь в полноводный Рейн. Тут выяснилось, что то ли Ульрих напутал с местным мостом, то ли его собеседники на плоту. Нет, мост имелся, и тоже римский (Кобленц также был некогда крепостью великой Империи), но оказался он переброшен не через Мозель, а через Рейн, да ещё и разрушен в центральной части, причём, похоже, давненько. Впрочем, местные натянули над проломом подвесной мост, по которому шли пешеходы, переводили в поводу лошадей, бригады «бурлаков» перетаскивали на верёвках повозки, удерживая такими же верёвками.
Я понадеялся, что верёвки и доски моста прочные — как-то не хотелось, чтобы всё это свалилось нам на головы. Здесь тоже пришлось задержаться, для уборки и обратной установки мачты, и для уплаты очередной пошлины в казну князя-архиепископа Трирского, владения которого тут и заканчиваются, и о котором Дитер Зальцигхунд отозвался весьма одобрительно:
— Его Высокопреосвященство, архиепископ де Монтрей — умный хозяин! Купцов, и нашего брата, корабельщиков, не грабит, три шкуры не дерёт. Понимает, что чем больше народу в его владения торговать придёт — тем больше пошлин в казну. Все бы знатные господа с таким понятием были! За порядком следит, опять же, у него не забалуешь! Даже на суше почитай всех разбойников перевёл; кого не вздёрнули, те сами в другие места подались, побезопаснее, а на реках их уж лет десять не видели. Вот дальше не то… На Рейне эти мерзавцы вконец обнаглели, «речной стражей» себя называют! Ежели просто отпустят без штанов — считай, повезло. А то ведь и режут всех за милую душу, чтобы потом их не опознали и неприятностей не устроили. Тут уж одно спасение — поворачивать к берегу и, забыв про всё, бежать подальше! Сколько товару и судов пропадает!
— Куда же ваш пфальцграф смотрит? — поинтересовался Роланд. — Почему не разгонит этих разбойников? Ну как Трирский архиепископ?
— Да наш пфальцграф и сам всё время ищет, где бы урвать! — невесело усмехнулся Дитер. — Говорят, он состоит в доле с этими разбойниками…
И, спохватившись, что говорит такое про знатную особу и хозяина его родных мест, да ещё дворянам, быстро добавил:
— Но это, я думаю, врут. Такой знатный вельможа с разбоями мараться не станет. А вот его люди — точно не без греха! Ну ничего, скоро приедет папский легат, он наведёт порядок. Говорят, он уже выехал.