Крестовые походы
Шрифт:
Балиан задыхался от ярости, ведь в числе отсутствующих был его сенешаль и близкий родственник. Но Балдуин взял его за руку, как бы напоминая, что с такими людьми, как Рейнальд, спорить бесполезно. Наутро войска Саладина в самом деле пришли в движение, и Рейнальд громогласно приписал заслугу в этом себе, ну а Балиан пробормотал, что баллисты замолчали еще до вылазки. Один из пеших воинов вернулся в замок с белым флагом и сообщил имена знатных пленников, в их числе значились Ренье и сенешаль Балиана. Днем разведчики обнаружили тело Гуго Сент-Авольда без доспехов. Старый епископ сказал, что он уже в раю, Балиан же прошептал брату, что в рай можно отправиться
Перед закатом армии Саладина уже не было видно, зато на гребне показалась армия христиан. Опустили подъемный мост замка, и его защитники с Рейнальдом во главе устремились навстречу друзьям. Они встретились на небольшом ровном участке за городом, там, где перед свадьбой стояли палатки Ибелинов.
– Ну разве я не говорил? – горделиво спрашивал торжествующий Рейнальд, опытным глазом оценивая число флажков. – Не только тамплиеры, но и рыцари святого Иоанна, не только бароны, но и сам сенешаль! Они не могли себе позволить потерять Керак.
– С ними Истинный Крест, – согласился Балиан. Он недоверчиво прищурился. – И королевский флаг… Неужели король Балдуин скончался?
В его голосе чувствовалась озабоченность. Если Ги де Лузиньян уже сделал себя королем, то Изабелла с Гемфри, королева Мария и все Ибелины оказывались в опасности. Неужели бароны и рыцари орденов преодолеют свою ревность и будут служить этому выскочке? Он не мог этому поверить.
– Флаг Ги де Лузиньяна развевается слева, – спокойно сказал Балдуин. – Они принесли королевское знамя, потому что армия выступила от имени короля.
Балиан с облегчением вздохнул. Наверное, в этом все дело! Бог дарит чудесные исцеления, но только не от проказы. Королевский флаг взяли пожеланию баронов, поскольку даже для спасения Керака они не хотели подчиняться власти сенешаля Амальриха де Лузиньяна, который был способнее своего братца Ги, но также не пользовался любовью баронов.
– Еще не все потеряно для вашего сына и моей дочери, – сказал он Рейнальду, надеясь, что их союз приведет к созданию единой коалиции, и не имеет значения, как его раздражает необходимость зависеть от этого человека.
Рейнальд не ответил, не будучи уверен, на чьей стороне лежат его интересы. Он сомневался, что союз с Ибелинами принесет процветание. Им можно было воспользоваться, чтобы набить себе цену у противоположной стороны. Ее, во всяком случае, можно прощупать, не будет ли каких-либо предложений.
– Давайте подождем и встретим их здесь, – предложил он и осадил коня.
Отряд из Керака представлял собой замечательную картину, поскольку бароны оделись со всем великолепием, как на турнир: шелковые знамена, позолоченные древки копий и сверкавшая золотом конская сбруя. Армия остановилась на склоне горы, видимо готовясь расположиться там лагерем на ночь, но передовая группа всадников, в числе которых были великие магистры рыцарских орденов, выделявшиеся большими красным или белым крестами на плащах, двинулась дальше.
Рейнальд приветствовал их словами благодарности. Он умел вести себя учтиво, если считал это необходимым, поскольку много лет назад был мужем правившей принцессы Антиохии, из чьей семьи сам император соблаговолил выбрать жену. В его обращении к сенешалю был заметен намек на нежелание Амальриха участвовать в спасении Ибелинов. По сути, его приветствие было таким неискренним, что Балиан вспыхнул от негодования, а Рейнальд Сидонский, сидевший на вороном коне рядом с магистром
– Вашу благодарность следует переадресовать королю, потому что лишь его власть помогла вывести баронов на помощь Кераку.
– Я безусловно благодарен королю, – высокомерно сказал Рейнальд, любивший принца Сидонского не больше Ибелинов, – и вы можете ему это передать, поскольку положение Керака слишком уязвимо, чтобы я мог оставить замок.
В душе он был рад избавиться от унижения благодарить короля, чьи приказы по старому делу с нарушением перемирия он воспринял с полнейшим пренебрежением. Он улыбнулся принцу Сидона, развеселившись при мысли, что тот будет его посланником и посредником.
– Вы можете сами доставить свою благодарность, – возразил принц Сидонский, начиная злиться. – Вон там развевается флаг короля.
Рейнальд настолько удивился, что уронил поводья на шею лошади и выпучил глаза. Наступила полная тишина.
– Но кто… кто – король? – наконец спросил он.
– Король Балдуин Четвертый, сын короля Амальриха, – горделиво ответил принц Сидонский. – За кем еще последовали бы бароны? – Он повернулся спиной к сенешалю и вытянул руку: – Вон его носилки.
Королевский флаг и в самом деле двигался вперед, а за ним неуклюже следовало занавешенное ложе, закрепленное на ремнях между двух лошадей и опасно накренившееся над неровной землей. Рейнальд уставился на это сооружение, его обычно такое румяное лицо покрылось пятнами от красного до серого цвета, а руки судорожно поймали поводья, отчего лошадь беспокойно попятилась.
– Прокаженный король! – прошептал он, потеряв самообладание в первый раз с тех пор, как Балиан познакомился с его изысканностью сеньора и свирепостью разбойника. Стало очевидно, что по крайней мере одной вещи Рейнальд боялся.
Балиан смотрел на него с отвращением. Король умирал, ужасно страдая, и все же отправился на войну, чтобы пристыдить баронов и выручить человека, который им открыто пренебрегал. Все эти мучения он терпел ради своего королевства.
– Клянусь бородой Магомета, – произнес Балиан, – вот король, который мог бы превзойти Саладина! Если ты не поблагодаришь его, я вобью свой меч прямо в твою трусливую глотку!
– А я, – очень отчетливо произнес принц Сидонский, – в это время поддержу твои руки.
Носилки, покачиваясь, приближались, распространяя, по меньшей мере воображаемый, запах разложения.
Политики
1192–1193 годы
За два дня до Рождества в маленький городок, находившийся недалеко от Вены, забрел менестрель. Он не стал петь на рыночной площади, так как его языком был французский и, во всяком случае, он чувствовал себя выше шайки оборванцев, которая уже колотила там в барабаны, представляла что-то и попрошайничала. Этот мужчина был тепло одет, хотя и запылился в пути, а на спине нес виолу и, следовательно, владел некоторой профессией. Он отнюдь не выглядел придворным музыкантом, но, вероятно, все же мог пением зарабатывать себе ужин в небольших замках, чьих грубых владельцев-баронов скорее могла привлечь не музыка, а новизна.