Крестовый дранг
Шрифт:
Путники раздумывали недолго. Чего думать-то: и людям, и коням отдых потребен, а какое-никакое человеческое жилье все же лучше, чем очередная ночевка в лесу — в снежной норе или под еловым шатром. Бурцев глянул на товарищей. Заснеженные усы Освальда висели понуро и безрадостно. Сам рыцарь смотрел вокруг хмуро, в седле сидел нахохлившись, что твой воробей. Ядвига куталась в теплый плащ добжиньца, да только вряд ли промокшая шерсть хоть немного согревала сейчас девушку. Сыма Цзян до самого носа натянул огромную шапку. Не сразу и поймешь, что азиат… Лыжник Вейко, так и не севший на лошадь, — тот вообще едва передвигал ноги, хоть и пыжился изо всех сил, скрывал усталость. Нет, как
Двигались мимо приземистых покосившихся домиков осторожно, опасливо. Чудинские жилища — убогие, но для засад такие годятся как нельзя лучше. Проехали шагом всю деревеньку. Снова уперлись в частокол. С этой стороны он был еще ниже и плоше — так себе, оградка от зверья. В нескольких местах тын прогнил и покосился, перекособочился от времени. Видно, беспечные хозяева не очень-то и боялись нападения с тыла.
Здесь тоже был вход. Лаз, точнее. Еще одна — теперь уж одностворчатая хлипкая калитка, без претензий на большее. И тоже распахнута настежь. А за калиткой… За калиткой тянулась стежка следов. Такие же следы сбегались к узкому выходу от ближайших домов. Или все моостовцы гуськом и совсем недавно уходили из родной деревни, или… Или сюда кто-то пришел!
Человек, до сих пор прятавшийся по ту сторону частокола, распрямился, поднялся в полный рост, шагнул в открытую калитку. Скуластое лицо, злые глазки-семечки, черные брови, редкие усики… Он был в теплом тулупе поверх кожаного панциря. В железном шишаке с меховой оторочкой. С луком в руках. С натянутым луком. С мощным степным луком, от которого нет спасения.
Глава 8
— Пся… — изумленно выдохнул добжинец.
— Стоять, — тихо, сквозь зубы приказал Бурцев. — И молчать! Никому не дергаться!
Он лихорадочно прикидывал, кого из них выцеливает сейчас лучник и будет ли незнакомец в самом деле стрелять. Ядвига и Сыма Цзян послушно натянули поводья, остановили коней, замерли. Освальд все же потянулся за мечом. Вот тут-то все и произошло.
Боковым зрением Бурцев уловил движение. Из дверных проемов низеньких домишек выскакивали воины в теплых стеганых штанах и плотных боевых халатах, в доспехах буйволовой кожи, в островерхих колпаках, с саблями на боку, с луками за спиной, с веревками в руках. Посыпался снег с ближайших крыш — там, как оказалось, тоже таились люди. Всего в засаде сидело человек десять. Все пешие. На конях, пожалуй, можно было бы уйти, если б не…
Мелькнули в воздухе змеящиеся арканы. Петля из жесткого конского волоса захлестнула плечи и руки. Бурцев инстинктивно попытался сбросить веревку, да куда там! Сильный рывок… Он увидел собственные ноги, нелепо дрыгнувшие над конским крупом. Затем последовало неловкое болезненное падение. Грохнулся б об землю — расшибся бы, на фиг, но снег несколько смягчил удар.
— Алга! Тизрек! [5] — орал лучник в шишаке из стали и меха. Вот кто здесь главный…
Тетиву стрелок так и не спустил. Спрятав оружие в наспинный чехол, он бежал к пленникам сам и подгонял своих воинов, вязнувших в снегу. Что ж, могло быть и хуже. Услышав знакомую речь, Бурцев перевел дыхание. Теперь-то точно ошибки быть не могло. Наши… татары то есть. Но все равно свои, родимые. Что они здесь делают — сейчас не важно, главное…
5
Вперед! Быстро! (Татарск.)
— Не сопротивляться! — громко крикнул Бур. цев. По-польски —
Напрасно надрывал глотку. Сопротивление в их положении — нереально. Нападавшие повыдергивали арканами из седел всех четверых. В веревочной петле сейчас дергался, бился и сыпал проклятьями только Освальд. Ядвига — та больше визжала от страха. Сыма Цзян вообще не шевелился. Лежал молча, неподвижно. Шапка сползла до самого подбородка, и о происходящем китаец мог только догадываться. Если, конечно, старик вообще не потерял сознание от неожиданного падения. А похоже на то… Но Вейко? Где Вейко-то?! Опа-на! Да вот же он. Стоит себе как ни в чем не бывало, лыбится хмуро, недобро. И ведь ни один татарин эстонского лыжника не трогает. Так он что же, с ними заодно? Специально навел за засаду? Ну парень, ну, мать твою, Иван туды ж, растуды ж Сусанин…
Полонян вязали ловко и умело. Быстро, со знанием дела каждому впихнули в рот по вонючему кляпу. С Ядвигой, правда, вышел прокол. Недооценили степняки прыть этой легницко-кульмской девчонки. Улучив момент, полячка ловко взбрыкнула ногами — свалила степняка с веревкой, извернулась змеей, выскользнула из ослабшей петли, вскочила… Предводитель кочевников заступил было путь, да куда там! В лучших традициях американского футбола девица протаранила татарина, отбросила в снег.
И со всех ног рванула к распахнутой калитке. Кочевники потянули из-за спин луки и стрелы.
— Юк! [6] — грозно взревел из сугроба вожак.
С чего бы это «юк»-то? Бурцев вытянул шею, ага, вон оно что!
К деревеньке по узенькой протоптанной стежке меж заваленными снегом рытвинами двигалась цепочка всадников. Ядвига тоже заметила новую опасность. Выскочив из Моосты, девушка свернула с тропки, побежала прямиком через неровную заснеженную пустошь к лесу. Бежала тяжело — проваливаясь все глубже и глубже, пока…
— А-а-ах! — донесся отдаленный вскрик.
6
Нет (татарск.)
И полячка по самые плечи ухнула в яму. Ловушка? Нет… всего лишь торфяник, присыпанный свежим снежком. И незамерзающий притом, — из-под потревоженного белого покрова дыхнуло облако пара. Бурцев чертыхнулся. Болото ведь тут гиблое, непролазное даже в зиму — можно было уж и сообразить, почему моостовцы не огородились с этой стороны как следует.
Татары вытаскивали беглянку все теми же арканами. Вскоре Ядвига — грязная, взмокшая, перемазанная в густой вонючей жиже — крепко увязанным тюком лежала рядом с Бурцевым, а степняки выводили из укрытия — плохонького сарайчика возле деревенского частокола — низкорослых мохнатых лошадок. В узкую калитку, смотревшую на болото, влетел всадник. Резко осадил норовистого жеребца, закружил возле полонян. Взметнувшийся из-под копыт сырой снег сыпанул в лицо.
— Ай, молодец, Юлдус! — наездник довольно скалился татарину в шишаке. — Всех взял! Ловко взял!
Тот, кого назвали Юлдусом, улыбнулся в ответ:
— Ага, всех четверых повязали, Кербет. Никто не ушел. Но за то Вейко спасибо — он их ведь сюда привел.
Общались эти двое на вполне сносном русском, точнее — древнерусском. Что было весьма странно!
Молодой горячий конь так и плясал под Кербетом. Блестел конусовидный шлем, клепанный из двух частей. Длинная мелкокольчатая бармица закрывала затылок, уши, плечи, шею, горло и застегивалась под самым подбородком. На верхушке шлема развевались ленточки красного сафьяна, вдетые в маленькое колечко.