Крестовый поход в Европу

Эйзенхауэр Дуайт Дэйвид

Слабовольный губернатор Алжира Шатель не пользовался у нас доверием. Он и генерал Ногес являлись личностями, от которых мы хотели решительно избавиться как можно скорее, хотя генерал Паттон постоянно утверждал, что Ногес эффективно действовал в пользу союзников. Я же лично был убежден, что генерал Ногес будет с нами сотрудничать лишь до тех пор, пока будет видеть, что мы выигрываем; однако при появлении первых признаков нашей слабости он без колебаний повернет против нас. Дарлан на все высказывания недовольства в адрес этих двух лиц неизменно отвечал: "Я и сам не хочу иметь их на этих постах, однако управление арабскими племенами — дело сложное, требующее большого опыта работы с ними. Как только вы подберете подходящих людей, достаточно опытных и лояльных французов, я немедленно устраню этих двух должностных лиц".

Мы решили привезти в Алжир Марселя Пейрутона. Мне доложили, что Пейрутон в то время фактически находился в изгнании в

Аргентине и не мог вернуться во Францию из-за враждебности к нему Лаваля, [16] самой зловещей марионетки Гитлера.

Сообщалось также, что ранее он пользовался в Северной Африке репутацией умелого колониального администратора. Однако в течение длительного времени он входил в правительство Виши и поэтому считался в демократическом мире фашистом. Мы объяснили наши трудности государственному департаменту и после обмена несколькими депешами получили ответ о согласии с нашей идеей.

16

П. Лаваль (1883–1945) — министр иностранных дел в правительстве Петэна. Казнен по приговору французского суда как изменник. — Прим. ред.

Пейрутона привезли в Алжир и назначили губернатором; это было нашей ошибкой, хотя он и выгодно отличался от своего слабовольного и нерешительного предшественника. Тем не менее было очень трудно найти людей даже с каким-нибудь опытом работы в системе французской колониальной администрации, не запятнавших себя связями с вишистами. Вначале мы думали использовать Маета, Бетуара и некоторых других, уже доказавших свое дружественное отношение к нам. Однако и здесь мы натолкнулись на трудности, связанные с настроениями во французских войсках, в помощи которых мы остро нуждались. Мы добились официального признания Маета и Бетуара, даже обеспечили их продвижение по службе, но не могли добиться их признания в общественном плане. Враждебное отношение к ним было настолько сильным, что они сами и генерал Жиро не рекомендовали нам использовать их на административных постах.

В это время я допустил другую ошибку, хотя и действовал из лучших побуждений. Я имею в виду введение цензуры на политические сообщения из Северной Африки сроком на шесть недель. Хотя я и испытывал личную неприязнь к цензуре, мне все же пришлось пойти на эту меру. Наш план заключался в том, чтобы содействовать в конечном счете союзу между местной французской администрацией и силами де Голля в Лондоне. Это была трудная, как мы понимали, задача, но решить ее было необходимо.

Антагонизм с де Голлем во французской армии в Северной Африке и на всех уровнях гражданской администрации сильно укоренился; однако де Голль пользовался явной популярностью среди гражданского населения, и она постепенно росла, по мере того как все отчетливее вырисовывались успехи союзников. Сторонники де Голля в Лондоне использовали любую возможность для ожесточенных нападок на каждого французского военного или гражданского деятеля в Африке, а те, в свою очередь, отвечали им публично в не менее резких выражениях. Я считал, что разрешить раздувать подобную публичную перепалку, оскорбительную для обеих сторон, означало создать такие условия, которые сделали бы невозможным примирение в будущем. Введя цензуру, я предотвратил участие местных французских должностных лиц в этой публичной ссоре. Они ожесточенно доказывали неправильность этого моего шага, как, впрочем, и представители прессы при штабе. Я считаю, что эти ограничения дали некоторый положительный результат, и они были сразу же сняты, как только я узнал, что Жиро и де Голль согласились встретиться, в Касабланке.

Запутанность военной и политической обстановки еще больше осложнялась экономическим положением в Северной Африке, которая оказалась лишенной ввоза традиционных товаров. Морского транспорта не хватало, и каждое суденышко использовалось только для доставки боевых грузов. Ощущалась острая нужда в пшенице, угле, одежде, медикаментах и других предметах потребления.

В декабре к нам прибыли первые представительниц женского вспомогательного корпуса. До прибытия в Лондон я был противником использования женщин на военной службе. Однако в Англии, когда я увидел их блестящую работу, в том числе в составе боевых расчетов зенитных батарей, мое отношение к этому вопросу полностью изменилось. В Африке многие офицеры все еще сомневались в полезности женщин-военнослужащих. Эти люди просто не видели изменявшихся требований войны. Навсегда канули в прошлое элементарные штабы Гранта и Ли. Многочисленное войско канцелярских клерков, стенографов, телефонистов, шоферов стало существенным компонентом воюющей армии, и едва ли было разумно назначать для выполнения этих функций людей из боевых частей, когда имелось большое число достаточно высококвалифицированных женщин. С первых дней их репутация деловых и добросовестных исполнителей крепла в войсках. К концу войны даже самые

упорные противники призыва женщин для службы в действующей армии изменили свою точку зрения. Сначала женский персонал ограничивали работой в общей части штаба и на тыловых базах, но потом их стали посылать в войска. Что касается медицинских сестер, то они уже давно перестали вызывать удивление у личного состава боевых частей. С первых дней этой войны наши медицинские сестры вели себя в духе традиций времен Флоренс Найтингейл.

Глава 8. Тунисская кампания

В декабре мы получили известие, что президент Соединенных Штатов и премьер-министр Великобритании в сопровождении значительного числа гражданских и военных специалистов приедут в январе в Касабланку, чтобы провести там конференцию, обеспечение которой возлагалось на нас.

Я так и не узнал истинных причин, побудивших президента и премьер-министра выбрать Касабланку в качестве места проведения этой конференции. Возможно, оно было выбрано в надежде, что удастся убедить премьера Сталина приехать туда, или, вероятно, президент и премьер-министр усматривали определенные преимущества в морально-психологическом плане от проведения встречи на территории, только что захваченной союзными войсками. Однако нам это казалось рискованным делом, поскольку вражеские бомбардировщики время от времени появлялись в этом районе, а среди местного населения было много недовольных элементов, в том числе фанатиков, способных на любого рода экстремистские акции. Подготовка места встречи наших лидеров требовала больших усилий и осторожности, особенно в вопросах сохранения секретности.

Работа конференции началась в соответствии с планом. На нее вызвали целый ряд английских и американских офицеров из всех видов вооруженных сил в качестве военных экспертов. Я прибыл в Касабланку после весьма рискованного полета, когда в пути неожиданно вышли из строя два двигателя нашего самолета. По приказу пилота капитана Джока Риди мы последние пятьдесят миль летели стоя у люков, готовые выпрыгнуть по первому его сигналу. С тревогой думал я о колене, поврежденном в молодые годы во время игры в футбол, но, к счастью, нам не пришлось воспользоваться парашютами.

Фактически я участвовал в работе конференции всего один день, поскольку был слишком загружен неотложными делами в других местах. О большинстве событий и решений, принятых на ней, я узнал позднее, когда генерал Маршалл приехал ко мне в Алжир. Однако на одном из заседаний, на котором подробно рассматривалось военное положение в Северной Африке, мне еще пришлось присутствовать.

Я подробно охарактеризовал обстановку, в результате которой мы были вынуждены отложить наступление на севере, и в общих чертах доложил о планируемом использовании сил 2-го корпуса в районе Тебессы. Я сообщил участникам конференции, что если нам удастся сосредоточить там весь корпус и поддерживать его и если противник не предпримет никаких активных действий, то позднее можно будет начать наступление в направлении на Габес или Сфакс. Но мы не могли гарантировать, что события будут развиваться именно так. Тем не менее мы наращивали силы максимально возможными темпами, однако главной заботой оставалось обеспечение нашего оголенного правого фланга.

Здесь Александер прервал меня, заявив, что мы можем прекратить обсуждение вопроса относительно такого наступления, так как английские войска скоро окажутся в Триполи, и если этот порт будет в пригодном для эксплуатации состоянии, то английская 8-я армия подойдет к южной границе Туниса в течение первой недели марта. Это была большая новость!

Затем у меня состоялись долгие беседы с генералом Маршаллом, Черчиллем и другими участниками конференции. Вечером мне сообщили, что президент хотел бы поговорить со мной наедине. Это была одна из сердечных личных бесед, которые я имел с Рузвельтом в ходе войны. Его оптимизм и бодрость, граничившие почти с беззаботностью, я приписывал той необычной атмосфере, которая была связана с таким смелым предприятием, как поездка в Касабланку. Сбросив с себя на несколько дней всю тяжесть государственных дел, он, казалось, испытывал огромный подъем оттого, что ему удалось тайно выскользнуть из Вашингтона и провести историческую конференцию на земле, которая всего два месяца назад была полем боя. Хотя он и признавал всю серьезность военных проблем, все еще стоявших перед союзниками, многие из его высказываний относились к далекому послевоенному будущему, в том числе к судьбам колоний и территориальных владений.

Он много размышлял над возможностью Франции восстановить свое прежнее положение сильной и уважаемой державы в Европе, и в этой связи у него появилось пессимистическое настроение. Затем он упорно возвращался к мысли о том, как осуществить контроль над определенными стратегическими пунктами во французской империи, которые французы, возможно, как он считал, больше не смогут удерживать.

Особенно его интересовали мои впечатления о некоторых наиболее выдающихся французских деятелях, в частности о Буассоне, Жиро, де Голле и Фландине (с последним я не встречался вообще).