Крестовый поход
Шрифт:
А еще та ж Марта как-то с неприкрытой завистью рассказывала о своих соседях. Бедно те жили, что и говорить, и с детьми не повезло, один сын был — да и тот хромой да тощий. Все над ним издевались, шпыняли… А потом мальчика — звали его Силяй — забрали турки. Нет, в янычары он годился — калека — но зато бедолага отличался живым умом и памятью. Выучился — и грамоте, и управленческому делу… И кто он теперь? Нет, не презираемый всеми хромоножка Силяй… А помощник визиря — Селим-бей эфенди! И шапки перед ним все снимают за сто шагов, и гнут спины…
Всяко было.
Кстати, Пурим-бей все ж таки оказался
Что же касается самого султана Мурада… Пурим-бей порассказал кое-чего… а ему об этом рассказывал какой-то важный заезжий турок. Оказывается, свет еще не видывал правителя, столь равнодушного к власти! Вот и сейчас повелитель турок удалился от государственных дел, сбросив их на визирей. История и философия, поэзия и мистика — вот любимейшие занятия султана Мурада! А власть? А управление империей? Да пропади он все пропадом, управляйте, как хотите, лишь меня не отвлекайте от важного дела — перевода с арабского на турецкий важных богословских текстов. Такой вот был повелитель у турок. Нетипичный, прямо сказать. Может, потому еще и стоял Константинополь? Да, султан Мурад были историк, богослов и философ, не видевший во власти особого проку. Но подрастал его наследник, двенадцатилетний Мехмед — юноша необузданный и властолюбивый.
Один из ноябрьских дней вдруг оказался солнечным и теплым — да все неделя такая стояла, на радость уставшим от туманов жителям. Ярко сияло солнце, в бездонно-голубом небе медленно плыли редкие белые облака, и по прикидкам Лешки, воздух прогрелся, наверное, градусов до пятнадцати, а то и больше — чем не весна? Вокруг тропинки там и сям виднелись вечнозеленые кустарники, а посреди прошлогодней пожухлой травы, весело проклюнулась свежая изумрудная травка. Пели птицы, в ложбине журчал ручей.
Сняв со спины взятого напрокат у хозяйки ослика вязанку только что нарезанных прутьев, молодой человек отвел животное вниз, к ручью. Напоил, напился сам… и вдруг услыхал голоса!
Обернулся…
Сипахи!
Всадник пограничной стражи!
— Кто такой? — по-турецки поинтересовался высокий длинноусый мужчина в ярко начищенном панцире и открытом шлеме. И тут же повторил вопрос по-болгарски.
— Я живу здесь недалеко, в Златице, — поклонившись, на турецком языке отозвался Алексей. — Плету корзины. Вот, разрешение на сбор прутьев и лозы. Пожалуйста, уважаемый господин.
Длинноусый кивнул молодому воину, нетерпеливо гарцующему на белом коне. Молодой, подскочив к Лешке, нагнулся, выхватив из руки грамоту, и почтительно подал ее старшему.
— Так-так… — усмехнулся усач. — Значит, сам Пурим-бей выдал ее тебе?
— О да, это так, — снова поклонился молодой человек. — Он мой покровитель, славный Пурим-бей.
— А он тебе сказал, что при сборе прутьев и лозы, нужно еще платить особый налог на стершиеся подковы коней пограничной стражи? — вкрадчиво осведомился усатый.
— Конечно,
Еще один цехин… Ну, не напасешься!
— Молодец, — ухмыльнувшись, похвалил сипах. — Вижу, ты умный человек. Ну, передавай поклон Пурим-бею…
— Обязательно передам.
— И не ходи больше за прутьями в эти места, здесь полно башибузуков.
Башибузуки… Лешка почмокал губами. Разбойники… Интересно, кого они тут грабят? И польстятся ли на старого осла и вязанку прутьев? Нет, вряд ли. Так и сказал:
— Вряд ли я заинтересую башибузуков, господа!
— Вот как раз ты и заинтересуешь, — расхохотался сипах. — Сильный молодой работник. Можно выгодно продать! Ну, прощай, друг Пурима…
Взяв коней, сипахи унеслись, словно ветер.
— Эй-эй! — закричал им во след Алексей. — А от кого передать поклон-то?
Уехали. Не остановились. Не оглянулись даже. Ну и черт с ними.
Алексей прикинул, что сегодня удалось сделать. Ну, кроме прутьев, естественно… Обследованы два перевала, измерены, нанесены на спрятанную в башмаки схему, нацарапанную гвоздем на куске специально выделанной кожи. Туда же пририсованы и три узеньких тропки и родники с ручьями. Отличная работа, нет, в самом деле — отличная. Довольный, Лешка взял осла под уздцы и, насвистывая, зашагал в долину.
Они выскочили из-за кустов внезапно, трое оборванцев с саблями наголо… Но куда страшнее них были двое других — с луками. Сзади и спереди — на узенькой, не разойтись, тропке.
— Хороший у тебя осел, парень, — поигрывая клинком, ухмыльнулся в усы один из оборванцев. — Продай?
— Да мне он и самому нужен, — Лешка лихорадочно соображал, что делать? Слева — горы, справа — пропасть, чуть впереди — кусты, из которых только что появились обор… Нет, не оборванцы — разбойники! Башибузуки — они и есть.
— Тогда, извини, мы продадим вас обоих, — гулко захохотал лиходей. — Тебя и твоего осла. — посмеявшись, кивнул своим. — А ну, парни, вяжи эту деревенщину.
Ничего не скажешь, скрутили лихо — и глазом моргнуть не успел. Главное, не позарились на обувку — уж слишком грязны и разбиты казались Лешкины башмаки. В левом была спрятана схема.
Пятеро… Слишком вас много, ребята… Ну, ничего. Кажется, вы кого-то считаете деревенщиной? Что ж, пока не будем разубеждать.
— Иди! — один из башибузуков — совсем еще молодой, наверное, лет четырнадцати, парень — ударил кулаком Лешке в спину. — Давай, давай, шагай, не то подгоню саблей!
«Торговец» оглянулся:
— Да куда тут идти-то? Глаза-то разуй — ведь пропасть!
Он нарочно старался говорить грубо — раз уж назвали деревенщиной, не следовало выходить из образа. Интересно, они местные или нет? Черт их знает… Вообще, в башибузуках кого только нет, как говориться, каждой твари по паре. Вот и эти… Этот паренек, сзади — светлоглазый и русоволосый — верно, болгарин или валах. Тот, что подходил первым — похоже, старший — смугл, усат, горбонос — кто угодно может быть. Болгарин, серб, турок, македонец, хорват… Или даже ромей — грек. Остальные по виду — точно такие же. Говорили они на какой-то жуткой смеси греческого с болгарским — так, что Лешке все было вполне понятно.