Крестьяне
Шрифт:
— По милости этой братии живем понемножку, — ответил Сокар, — вот только мое «горячительное» что-то стали подделывать.
— Надо тянуть в суд за такие дела, — наставительно заметил Ригу.
— Да суд-то уж очень затяжное дело! — ответил трактирщик, бессознательно играя словами.
— Ну, а между собой твои посетители живут дружно?
— Без размолвок дело, конечно, не обходится, да игроки такой народ, что угодно простят друг другу.
Все гости Судри столпились у окон, выходивших на площадь. Узнав отца своей снохи, Судри вышел его встречать на крыльцо.
— Уж не заболела ли
— Нет, тут одно дело заварилось, — ответил Ригу, дотрагиваясь указательным пальцем до руки, протянутой бывшим жандармом. — Сейчас мы с вами потолкуем, так как это касается и наших детей...
Судри, видный мужчина, одетый, как будто он еще служил в жандармерии, в синий костюм с черным воротником и в высокие сапоги со шпорами, взял Ригу под руку и подвел его к своей импозантной половине. Двери на террасу были открыты, и гости прогуливались по ней, наслаждаясь летним вечером, придававшим еще больше прелести очаровательному пейзажу, — по уже сделанному нами наброску его легко себе представят читатели, обладающие некоторой долей воображения.
— Давно мы с вами не виделись, дорогой Ригу, — промолвила мадам Судри, беря под руку бывшего бенедиктинца и выходя с ним на террасу.
— Желудок мой что-то плохо варит, — ответил старый ростовщик. — Взгляните, у меня лицо почти такое же красное, как и у вас...
Появление Ригу на террасе вызвало, как и следовало ожидать, взрыв веселых приветствий.
— Псст... Ригу! Вот вам еще один каламбур! — воскликнул податной инспектор г-н Гербе, пожимая руку Ригу, который протянул ему указательный палец.
— Не плохо! Не плохо! — одобрил кругленький мировой судья Саркюс. — Наш бланжийский барин в самом деле не прочь постричь овечек.
— Барин? — с горечью отозвался Ригу, — Меня уж давно разжаловали из петухов бланжийского курятника.
— А курочки, старый греховодник, говорят совсем другое! — воскликнула мадам Судри, игриво ударяя Ригу веером.
— Ну, как мы поживаем, дорогой доверитель? — вопрошал нотариус, здороваясь со своим главным клиентом.
— Понемножку, — ответил Ригу, протягивая нотариусу только указательный палец.
Жест, которым Ригу сводил рукопожатие к самому бездушному приветствию, сразу обрисовал бы этого человека даже вовсе не знающим его людям.
— Пойдемте куда-нибудь, где бы можно было спокойно поговорить, — сказал бывший монах, взглянув на Люпена и мадам Судри.
— Вернемся в гостиную, — ответила королева. — Наши гости, — добавила она, указывая на Гурдона-врача и Гербе, — спорят о процедуре.
Мадам Судри осведомилась о предмете спора. «Это целая процедура», — ответил ей Гербе, всегда готовый сострить. Королева решила, что это научный термин. Услыхав эти сказанные с претенциозным видом слова, Ригу улыбнулся.
— Что там еще натворил Обойщик? — спросил Судри, усаживаясь рядом с женой и обнимая ее за талию.
Как и все старухи, мадам Судри прощала многое за нежность, проявленную к ней при посторонних.
—
— Тут-то ему и крышка! — воскликнул Люпен. — Быть драке!
— Драке? — переспросил Судри. — Ну, это еще вопрос. Префект и дивизионный генерал ему друзья, и если они пришлют эскадрон кавалерии, крестьяне ни на какую драку не пойдут... Можно еще кое-как справиться с суланжскими жандармами, но попробуйте устоять против кавалерийской атаки.
— Сибиле слышал, как Монкорне говорил еще кое-что, гораздо более опасное для нас. Поэтому-то я и приехал, — продолжал Ригу.
— О бедная моя Софи! — сентиментально воскликнула бывшая горничная. — В какие руки попали Эги! Вот что дала нам революция: хвастунишек в генеральских эполетах! Нетрудно, кажется, было догадаться, что раз перевернешь бутылку, испортишь подонками все вино!..
— Он решил поехать в Париж и добиться у министра юстиции полной смены теперешнего состава суда.
— А-а, — протянул Люпен, — он понял, откуда ему грозит опасность.
— Если зятя моего переведут отсюда, назначив товарищем прокурора, тут ничего не возразишь. А на его место Монкорне посадит какого-нибудь преданного ему парижанина, — продолжал Ригу. — Если он добьется места в департаментском суде для господина Жандрена и назначения нашего судебного следователя Гербе председателем оссэрского суда, он спутает нам все карты!.. Жандармерия уже за него, а если за него будет и местный суд да, кроме того, если при нем останутся такие советчики, как аббат Бросет и Мишо, нам придется не сладко: он может натворить таких дел!..
— И как это вы за пять лет не избавились от аббата Бросета? — спросил Люпен.
— Вы его не знаете. Он осторожен, как кошка, — ответил Ригу. — Этот священник не мужчина, он не обращает внимания на женщин, я не знаю ни одного его увлечения, к нему ни с какого бока не подступишься. Вот генерал, тот из-за своей раздражительности постоянно попадает впросак. Человек, у которого есть такой порок, всегда будет игрушкой своих врагов, если они сумеют использовать его слабую струнку. Силен только тот, кто управляет своими пороками, а не тот, кто идет у них на поводу. С крестьянами все налажено, мы их против аббата настропалили, но пока никак под него не подкопаешься. Вот и с Мишо так же. Они оба чересчур хороши, господу богу следовало бы их прибрать к себе...
— Надо бы им подсунуть подходящих служанок, — сказала мадам Судри, и Ригу даже привскочил на месте, как это бывает с очень хитрыми людьми, когда им подадут какую-нибудь хитрую мысль.
— У Обойщика есть еще одно слабое место: он любит свою жену, вот с этой стороны и надо на него подействовать...
— Да, но прежде всего надо узнать, даст ли он ход своим намерениям...
— А как узнать? Вот в чем загвоздка! — воскликнул Люпен.
— Вы, Люпен, — безапелляционно сказал Ригу, — отправитесь в префектуру навестить прелестную мадам Саркюс, и не позже как сегодня же вечером! Ваше дело добиться, чтобы она выведала от мужа все, что говорил и делал в префектуре Обойщик.