Крестьянин и тинейджер

Дмитриев Андрей Викторович

– Специальные чудотворные иконы? – предположила медсестра.

– Ну, это дело новое, хотя и старое, конечно. Я знаю, есть иконы от бесплодия и есть специальные молитвы от бесплодия. От онкологии, это я слышал, есть… По нашей части – что-то я не слышал. Нужно у батюшки спросить, но я не думаю, чтобы наш батюшка мог отличить нейродермит от псориаза, уж если даже я – без лаборатории не берусь…

Уже одевшись, Панюков уныло перебил:

– Могу идти?

Врач не ответил; медсестра задумчиво сказала:

– Мыло

после покойника.

– Что? – Врач хохотнул испуганно.

– Мыло после покойника, – убежденно повторила медсестра и пояснила: – У меня тетка, матери сестра, живет в Луганской области, в деревне, в бывшей нашей Украине, и у нее был жуткий псориаз. Лечилась вся амбулаторно, лечилась и стационарно, лечилась иглами в Луганске, у китайцев, – ничто не дало результата. И ей тогда в деревне одна старинная шахтерская вдова сказала по секрету, что псориаз лучше лечить мылом, которым обмыли покойника. И никаких не нужно заговоров, ритуалов и пришепетываний. А просто нужно подождать, как кто-нибудь умрет, и договориться с родственниками о мыле. И мыть им пораженные участки кожи, пока оно не смылится.

– И что? – спросил, уже одевшись, Панюков.

– Вчистую вылечила, – сказала медсестра. – Кожа гладкая теперь, как у девочки, а ей уже за шестьдесят… я о Марии, о своей тетке, говорю.

– Ты мне об этом не рассказывала, – строго заметил врач, насмешливо качая головой.

– Повода не было.

– Ты ее не слушай, – сказал врач Панюкову, подобрал со стола очки, надел их и принялся ему записывать рецепт приготовления компресса, снимающего зуд.

Стешкин курил, облокотившись о капот УАЗа.

Геры в машине не было.

– Я готов, – сказал Панюков, подойдя. – Куда ты парня дел?

Стешкин в ответ и головой кивнул, и сигаретой указал.

Гера стоял на противоположной стороне улицы, возле продуктового магазина, и чистил зубы. Почистил, вынул щетку изо рта, прополоскал рот минеральной водой и выпустил изо рта в траву белую струю. Люди, выходящие из магазина, смотрели на него и, не останавливаясь, шли дальше. Панюков молча прикинул, сколько может стоить минеральная вода: двадцать рублей или около того. Гера обмыл минералкой зубную щетку и сунул щетку в карман. Поискал урну; не нашел, поставил бутылку возле входа в магазин и, пропустив подряд два грузовика, в облаке поднятой ими пыли перебежал проезжую часть.

– Бутылку зря выбросил, – заметил ему Панюков. – Ее сдать можно.

Гера послушно вернулся за бутылкой. Уже садясь в машину, допил остатки воды.

Они ехали по Пытавину, и пустая бутылка каталась у Геры в ногах. Он попытался, но не смог в жестокой тряске придержать ее подошвой; бутылка все каталась и гремела. Панюков уговаривал Стешкина остановиться у аптеки, ему надо было купить порошок борной кислоты для компрессов, но Стешкин наотрез

отказывался:

– Мне Никитича в Хнов везти; ему – срочно! Да он мне ноги вырвет!

– Не будь гадом, – говорил спокойно Панюков.

– Ты сам не будь, – упрямился Стешкин, но все же, выругавшись, остановил машину у аптеки, выпустил Панюкова и, пока тот не вернулся, продолжал ругаться.

…Дорога раздражала Геру: гремела под ногой бутылка, Панюков выговаривал водителю за то, что тот не собирается везти их в Сагачи:

– Нам что, пешком с вещами по шоссе переть?

– Допрете, не калеки, или подождете автобуса, – отмахивался Стешкин.

– Гад ты, Стешкин.

– Сам ты гад.

Так продолжалось, пока УАЗ не встал возле селихновской администрации.

Игонин ждал их на крыльце; согнувшись, заглянул в кабину, весело сказал:

– Ты – Гера? Это хорошо. Тебе понравится, места у нас воздушные: лес есть, природа есть и девки есть, захочешь – женим хоть сегодня. Если вопросы есть или проблемы – дуй ко мне, проблем не будет… Как там столица нашей родины?

– Растет, спасибо, – ответил Гера и собрался было выйти из кабины, но Игонин его остановил:

– Сиди, сиди пока. Стешкин вас довезет.

– Еще чего! – отозвался Стешкин.

– Того, – строго сказал Игонин. – И не задерживайся там.

В проеме автомобильной двери показалась розово-лиловая женская голова. Лика быстро, будто нечаянно, оглядела Геру, одобрительно шмыгнула носом, потом спросила Панюкова:

– Ты видел Кругликову?

– Какую Кругликову? – не вспомнил Панюков.

– Я же тебе сказала: найди Кругликову, она нарывы лечит ниткой.

– Во-первых, у меня не нарывы, – сказал ей Панюков. – И что там нитка!

Пофыркивая, он рассказал ей о мыле после покойника:

– …Теперь ты знаешь: есть на свете дурь и почище твоей нитки.

Лика ответила серьезно:

– Почему – дурь? Не похоже на дурь. Я, например, верю в это мыло. – Она подалась всей грудью внутрь кабины и приблизила свое широкое лицо к лицу Геры: – А ты?.. Ты, Гера, веришь, или ты тоже думаешь: дурь?

Гера ответил осторожно:

– Пожалуй, верю, ибо абсурдно. – Он отвел глаза. – Это не я сказал, это такая древняя присказка.

– Древняя! – победно заключила Лика. – Значит, не Дурь.

– Поехали, – встрял Стешкин. Прежде чем тронуть с места, обернулся к Гере: – И выкинь ты на хер эту бутылку: гремит, гремит, аж зубы ноют.

Вновь выехав на шоссе, Стешкин повел УАЗ нарочно медленно, руля одной расслабленной рукой, всем своим видом утверждая: если начальник-погоняла, как оказалось, не опаздывает, ему-то и подавно торопиться ни к чему.

Гера вдруг вспомнил слова Стешкина: парню, я понял, спешить некуда.