Крик ангела
Шрифт:
Он надеялся, что Кроули слышит. И верит. За двоих. Потому что сам он себе не верил.
Он не понял, как оказался рядом, на коленях, вляпавшись белыми брюками в сразу натекшую лужу и совершенно этого не замечая. Руки его тоже были по локоть в горячем и липком. Он побоялся переворачивать настолько изломанное тело, лишь слегка приподнял, чтобы Кроули было легче дышать, если ему это надо — дышать. Может быть, надо, кто знает… И кричал. Крик ангела больше, чем просто оружие [4] , — сейчас при его помощи Азирафаэль тянул боль. Не просто разделял, как обычно со-чувствуют ангелы,
4
Как и почти любое другое оружие (и не только оружие), смотря в чьих руках оно окажется и на что будет направлено: тот же нож может оказаться как заточкой бандита, так и скальпелем хирурга, любая отрава становится панацеей, если тебе повезло угадать с диагнозом и дозировкой, танковый завод выпускает превосходные кастрюли, а на огненном мече очень удобно запекать райские яблочки.
У Кроули — нет.
А сколько? Сколько у него целых осталось? Сто четырнадцать.
Ох…
— Ладно, ладно, все не так уж и плохо… Половина костей у тебя целая. Ну, почти половина…
Можно ли залечить переломы чудесным образом? Хотя бы самые серьезные? Остановить кровь вполне возможно и без применения благодати, вот так… и еще вот так. Перекрыть энергоимпульсами, слегка запечь, запечатать сосуды, они слипнутся и будут потом срастаться легче, поддержать вибрацией. И все. Это ангельский крик, а не благодать, он не навредит Кроули, точно не навредит, Азирафаэль им часто убирал похмелье у них обоих. Ангельский крик — он и не такое может. Только вот кости…
Сращивать кости без применения благодати Азирафаэль не умел: его учили лечить людей, а не демонов. Кроули такое лечение может убить. А может и не убить. Никто ведь не пробовал никогда применять благодать для лечения падших ангелов или их смертных оболочек. И спросить не у кого.
Азирафаэль зажмурился и всхлипнул, понимая, что уже почти решился и, возможно, совершает самую большую ошибку за шесть тысяч лет, но…
— Ну и чего орешь?
Азирафаэль открыл глаза и вскинул голову, ощущая, как по лицу прошлось холодным сквозняком из раскрытой двери.
Раскрытой.
Двери.
— Нет, совсем замолкать не надо.
Господь стояла на пороге своего кабинета и смотрела на Азирафаэля с напряженным вниманием и чем-то еще во взгляде — разумеется, непостижимым.
— Надо просто потише. Немного. Вот так. Да.
Она чуть повела ладонью, словно ступеньки погладила, и Азирафаэль осознал, что и на самом деле теперь кричит совершенно в другой тональности и намного тише. Он толком не понял, как это так получилось, но теперь от его крика больше не дрожали Своды Небес и стены Того Самого Коридора не пытались свернуться в рулетик. Зато попытавшееся сбойнуть чужое сердце под правой ладонью толкнулось снова. И снова. И снова. Он ощущал эти толчки не рукой даже — всем телом, куда явственнее, чем собственные.
— Молодец, — сказала Господь.
В любой другой день Азирафаэль с ума бы сошел от радости и преисполнился неземного блаженства: его старания оценила Сама
Сегодня день был неправильный. Сегодня все вообще было неправильным! И потому Азирафаэль лишь досадливо поморщился и осторожно приподнял тело Кроули в Ее сторону. Протянуть более решительно не рискнул, лишь обозначил движение, надеясь, что вышло вполне недвусмысленно.
Он уже достаточно сошел с ума для того, чтобы потребовать у Нее: «Ты же всемогущая! Ну так исцели!» — именно потребовать, а не попросить. Только вот горло с языком почему-то не слушались, продолжая беззвучно шептать:
— Все в порядке… Кроули, слышишь? Все будет в порядке…
Господь медленно покачала головой, пряча руки за спину.
— Нет.
И тут же снова вскинула их перед собой — прежде, чем вскинулся Азирафаэль, прежде, чем вспомнил он об уроненном на пол мече или другой какой глупости.
— Не я. Ты.
— …
Кажется, Азирафаэлю впервые в жизни каким-то совершенно непостижимым образом удалось издать один из тех поистине демонических звуков, которые всегда так хорошо получались у Кроули. Господь усмехнулась.
— Ну а кто же еще, бывший Хранитель Восточных Врат? Взялся за гуж — так не говори, что дюжий тут кто-то другой, лошадей не меняют на переправе.
— Но…
— Нет. Благодать его не убьет, можешь не опасаться. Он все-таки ангел. Хоть и… с черными крыльями. Ты, главное, продолжай кричать. Только негромко. Иногда это очень важно — кричать.
Она по-прежнему улыбалась, но теперь Азирафаэль видел точно, что ни малейшего веселья не было в той улыбке. Впрочем, его это не волновало. Теперь, когда оказалось, что можно, его волновали лишь повреждения. И благодать.
Скрутки. Разрывы. Разломы. Трещины. Слипшиеся энергетические слои. Сплавленные астральные линии. Поврежденные потоки. Снова разрывы — на всех уровнях. Так много повреждений, так много… И так неожиданно мало благодати! И она так быстро кончается, так неожиданно быстро. Странно, ее всегда было много, так много, что через край хлестала и все вокруг начинали непроизвольно улыбаться, казалось, что кончиться она просто не может…
И кончилась.
— Только не молчи.
Он и не молчал. Что еще оставалось, если кончилась благодать? Так быстро. И как раз тогда, когда так нужно! Когда еще столько надо сделать! Хотя бы вот эти спайки, их нельзя оставлять надолго в таком состоянии, их обязательно надо разъединить, и как можно быстрее, распушить, иначе… Крик слегка помогает, расслаивая, но как же трудно без благодати! Холодно. Как же холодно… Неважно. Важно, что эти спайки нельзя оставлять. Если выкрутить себя посильнее — может быть, получится выжать еще немного… еще капельку…
— Осторожнее.
Ох. Благодать. Много. Чужая, горячая…
Откуда? Неважно.
Важно, что теперь ее вполне хватает. И спаек больше нет. Есть пушистая бахрома, такая живая, такая активная, такая красивая. И узла вот этого тоже сейчас не будет, распутаем, сложностей-то, когда у нас столько благодати… Повреждениями человеческого тела можно и потом заняться, кровь остановили, основные осколки зафиксировали, чтобы не пропороли внутренние органы и крупные сосуды по новой, — и пока что на этом все. Куда важнее устранить повреждения эфирного и оккультного тел. Особенно эфирного, оно более хрупкое и уязвимое и…