Крик души
Шрифт:
— Где же ты был четыре года назад?! — выкрикнула Даша, не сдержавшись. — Когда эта?..
— Этого уже не изменишь, поэтому будем жить тем, что есть! — грубо выдавил Антон, раздражаясь.
— А если я этого не хочу?! — с вызовом выкрикнула Даша, отстраняясь от стены, служившей ей опорой, и двигаясь на него, как тигрица. — Жить с тобой под одной крышей не хочу!? И ты не хочешь! Что же делать?
— Он этого хотел! — выстрелил он контрольным выстрелом ей в грудь, прямо в сердце, надавливая на еще не зажившие раны. — Остальное не важно!
И она, застыв в позе амазонки, тяжело дыша, поняла, что не может
Горло сдавило острым комком, а в глазах предательски защипало.
— Он позаботится о тебе, малышка.
— Нет. Он меня не любит… — едва не плача.
— Полюбит!.. — уверенно, твердо. — Потому что любит меня…
Антон резко отвернулся, напряженно сжав плечи, выпрямив спину.
— Этого хотел он, — повторил он тише, глубже, как-то… интимнее, откровеннее. — Ты разве не исполнишь его последнюю волю?
Она не хотела этого говорить. Но слова сорвались с языка против ее воли.
— Но ведь ты же не исполнил?
Антон вздрогнул. Все его тело напряглось. Повернулся к ней лицом, прожег взглядом, приковав к месту.
— Тебе, наверное, нужно знать, — проронил он, не отводя от нее взгляда, — что, если бы я мог всё исправить, я бы поступил точно так же, как и годы назад, и ничегоне стал бы менять! — эти слова не просто ранили, они ее убили. А он продолжал: — И вовсе не потому, что я такой плохой, эгоист, подлец, негодяй, хотя ты меня, очевидно, таким и считаешь… — ее горящие глаза и так сказали ему всё, что она думает. — А потому, что знаю, уверен, что четыре года назад не смог бы смириться с тем, что сделал отец. Оставил тебя на меня!
— А сейчас? — сощурившись, проговорила Даша, стараясь сдержать дрожь. — Сейчас можешь смириться?
Он молча взирал на нее с высоты своего роста, нахмурившись, поджав губы, пробегая оценивающим взглядом по худенькой фигурке, закутанной в халатик, по бледному лицу с горящими глазами, по рукам, скрещенным на груди и дрожащим.
Всего мгновение, сотая доля мгновения… А Даше показалось, что ее оценивают, чтобы потом повесить бирку с ценником или же за ненадобностью отослать на склад. Ее передернуло от отвращения, и она сильнее запахнула полы халата, внезапно почувствовав себя перед ним обнаженной и незащищенной.
— Сейчас… я готов постараться сделать это, — ответил он, наконец, отведя от нее взгляд всего на секунду, чтобы потом впиться в нее вызовом. — А ты? Тыможешь сделать это для него?
Даша застыла, как вкопанная, глядя на него непроницаемо, озлобленно, с яростью и бешенством.
Он знал, куда давить, чтобы заставить ее сдаться. Наверное, заранее все продумал?! И за это она злилась на него еще больше, ее бесило то обстоятельство, что ей придется сдаться. Ему. Подчиниться. Он связал ей руки ее отношением к дяде Олегу. Это нечестно, неправильно. Антон знал, что ему она откажет язвительно и резко, не задумываясь. Но дяде Олегу, человеку, который стал ей отцом?! Ему она не смогла бы отказать ни в чем.
— Черт с тобой, Вересов! — выругалась девушка, почувствовав себя загнанной в ловушку. — Я согласна!
Он жестко улыбнулся. Но не было и тени улыбки в его серых глазах.
— Хорошая девочка, — двинулся к двери. — Собирай вещи.
А она осталась стоять и смотреть на закрывшуюся дверь пустым взглядом еще на несколько минут. А потом, не в силах стоять,
Она не спала почти всю ночь, и не потому, что по его указке собирала вещи, у нее и вещей-то было не много, чтобы можно было что-то собирать! А потому, что мысли, терзавшие ее мозг, не давали уснуть.
Почему он решил так поступить с ней? С ними?! Ведь он и себя наказывал тем, что навязывал себе ее общество. Зачем ему это надо? Почему он связывает себе руки, заковывает в кандалы?! Он мог бы нанять новую мучительницу, чтобы та позаботилась о ней оставшиеся два года. А потом они бы распрощались, словно и не знали друг друга никогда. Это было бы правильно, логично, закономерно.
Зачем же он идет против себя? Почему старается выполнить завещание отца? Неужели в нем проснулась совесть?! Спустя четыре года! Или он кому-то что-то пытается доказать? Ей? Вряд ли его это стало бы волновать, да и Даша вряд ли повелась бы на его заботу и внезапно обнаружившуюся в его сердце доброту. Значит, себе? Но что?! То, что для него дорого обещание, данное отцу!?
Ведь Антон любил дядю Олегу, очень сильно любил. Потому и не мог мириться с тем, что Даша жила с ними. Он еене любил, а отца обожал, почти боготворил. И в его словах и жестах сквозила боль. По-прежнему, спустя четыре года, ему всё еще было больно. Как и ей.
Поэтому они и сдались. Потому что оба до сих пор переживали эту потерю. Любили. Человека, который не смог примирить их при жизни, но старался сделать это после смерти.
Даша проснулась рано, не было еще и семи. Встав с постели и приведя себя в порядок, стала собирать сумку. Взяла самое необходимое, надеясь на то, что заберет остальное позже. Приготовила завтрак, но так к нему и не притронулась. В рот и маковая росинка сейчас не полезла бы, а к горлу подступала тошнота.
Глядя в окно на гуляющий там ветер, она думала, как теперь жить. Рядом с ним. Справится? Не убежит? Или онсдастся первым, плюнет на всё и опять ее бросит?! Скинет на чужие плечи и станет «заботиться» о ней посредством электронных писем и уведомлений. Если найдет на них время. А Даша, как и четыре года назад, опять окажется предоставленной самой себе.
От мыслей, давящих на виски, болела голова, и Даша, чтобы успокоиться, закрыла глаза. Ну, уж нет, она не станет переживать из-за того, что он ее бросил. Не станет, как четыре года назад, верить в несбыточное. Слишком остро резали ее разбитые иллюзии, чтобы поддаться им вновь. Больше она подобной ошибки не допустит. Никогда не доверится Антону Вересову! И то, что они будут жить в одной квартире, не будет для нее ровным счетом ничего значить. Просто необходимость, данность, уважение к дяде Олегу. А через два года они разойдутся своими дорогами. И не будет уже ни данности, ни необходимости.
Так она решила для себя к тому моменту, как ее опекун проснулся и почтил ее своим присутствием.
Антон зашел на кухню в половине одиннадцатого. Хмурый, почти мрачный, чем-то явно недовольный.
Даша бросила на него беглый взгляд из-под опущенных ресниц, не обращая внимания на участившийся пульс и затрепетавшее в груди сердце.
— Чайник горячий? — сухо поинтересовался он, подходя к кухонному столу, явно чем-то недовольный и не выспавшийся. И почти через мгновение раздраженно выпалил: — Спасибо за ответ, ты очень любезна.