Крик души
Шрифт:
Только после смерти матери, такой неожиданной, такой дикой, они особенно сблизились.
У Антона появился тот отец, о котором он мечтал, которого хотел видеть рядом с собой.
Олег оставил исследовательскую деятельность, вернулся в университет, воспитывал сына. Та близость, о которой Антон мечтал, наконец, появилась между ними. Они всё делали вместе. Спускались по горным рекам, ходили в походы, поднимались в горы, катались на лыжах, совершали велосипедные туры из одного города в другой. Антон оставил мечты об исследовательской деятельности, которой занимался
Он тогда думал, что все изменилось. И все, действительно, изменилось. У него был самый лучший в мире отец, у них была Тамара Ивановна, которая всегда могла подсказать советом и поддержать, он нашел своё призвание и наметил дальнейшие пути продвижения.
У него была счастливая, прекрасная во всех отношениях жизнь.
Та жизнь, о которой он мечтал, когда был маленьким! Он сейчасполучил то, о чем всегда мечтал.
Когда Олег решил вернуться в исследовательскую деятельность, он был безмерно рад за него. Он хотел, он жаждал, он чуть ли не молился о том, чтобы тот был счастлив. А когда Олег, разочарованный тем, что не нашел себя в любимом когда-то деле, начал писать, Антон первым поддержал его идеи. Он видел, как счастлив отец, какое удовольствие ему приносит его творчество, то, что его понимают и принимают.
Казалось, большего для счастья и не нужно.
Антон радовался, наслаждался жизнью и безграничным счастьем, думал, что все хорошо…
А ведь и было хорошо до тех пор, пока Олег не улетел в Калининград на очередную конференцию!
Кто бы мог подумать, что все рухнет, мгновенно, почти в одночасье из-за одной обычной конференции?!
Черт, да что там такого могло случиться, чтобы так сильно изменить человека?!
Десятки раз Антон задавал себе этот вопрос. Себе — не отцу. Его он отчего-то боялся беспокоить.
Отец уже не был прежним. Антон чувствовал это как никто другой.
Поездка в Калининград его изменила. И дело было не в самочувствии Тамары Ивановны, не в том, что Олег плохо себя чувствовал, что устал или у него наступил творческий кризис. Его что-то беспокоило. Что-то, о чем он боялся рассказывать или просто не хотел, что-то, словно перевернувшее его былые уверения с ног на голову, круша устоявшееся мировоззрение человека, который всегда знал, чего хочет, и достигал цели. Что-то, о чем не говорил вслух, но о чем постоянно думал. Все те два месяца после возвращения.
Закрывался в своем кабинете, усаживаясь в кресло, и невидящим взглядом рассматривая фотографии в старом альбоме. Почти не спал, засыпая порой лишь за рабочим столом. Все чаще выглядел уставшим.
Антон беспокоился за него, пытался настоять на посещении врача, но натыкался на уверенный отказ.
Что-то неукротимо, неминуемо рушилось. И Антон чувствовал себя совершенно беспомощным оттого, что не мог ничего сделать, чтобы избежать краха.
Привычный, устоявшийся, прекрасный мир сказочной жизни, которую он, наконец, получил, дал трещину, пошатнулся, накренился и готов был вот-вот оставить
Безысходность и отчаяние сковали его тисками, не давая дышать, вынуждая вновь и вновь глотать пыль из-под крошащихся на кусочки мечтаний и желаний.
И это бесило, это просто сводило с ума…
— Антош, ну, ты меня совсем не слушаешь, — донесся до него, словно издалека, обиженный женский голос.
Он дернулся, как от удара, не сразу осознав, где находится, недовольно поморщился оттого, что его вырвали из водоворота воспоминаний, и бросил на девушку быстрый взгляд.
— Я не нанимался тебя развлекать, — жестко отрезал он, сдвинув брови.
Та надула губки и вновь дернула его за руку.
— Ну, Антош, — взмолилась она, — что с тобой? Может, голова болит?
Хотелось послать ее к черту, но он каким-то чудом сдержался.
— Ничего у меня не болит! — раздраженно сказал молодой человек, отвернувшись от нее.
— Тогда что случилось? — затрещала та у него над ухом.
Руки его непроизвольно сжались в кулаки, а на скулах от ярости заходили желваки.
Только бы не сорваться к чертям, а то вся его хваленая выдержка полетит псу под хвост!
— Тох, может, правда, уделишь девушке время, а? — подал голос с шутливыми интонациями Леша. — Смотри, как она переживает за тебя, места себе не находит.
Антон посмотрел, стремительно, резко. Правда, не на девушку, а на друга.
Испепеляющий взгляд серых глаз едва не приковал того к месту.
— Охо-хо, — проговорил Леша, поднимая руки вверх. — Ритуль, его сейчас лучше не трогать, — обратился парень к девушке-брюнетке. — Видишь вот это выражение лица? Так вот запоминай: увидишь такое еще раз, ни за что не приставай к моему другу. Считай, что на нем висит табличка «Не влезай, убьет!».
Антон промолчал, одарив друзей тяжелым взглядом из-под бровей, но лишь по той причине, что сейчас действительно был способен прибить любого, кто начал бы его доставать.
Он чувствовал себя огненной пружиной, сжатой до мизерных размеров и способной в любое мгновение взорваться, подобно атомному взрыву.
До конца вечера его так никто и не побеспокоил, предоставив самому разбираться со своими мыслями. Брюнетка, которую, как оказалось, звали Ритой, больше не приставала к нему с глупыми вопросами и даже отцепилась от его руки, чему он был несказанно рад, а Леша и Слава предпочитали не лезть на рожон, прекрасно зная, чем это может обернуться.
— Может, ты домой поедешь? — с беспокойством выдавил из себя Слава, словно не выдержав молчания.
— Да, наверное, поеду, — согласился Антон и приподнялся с дивана. — Не обижайся, Слав, просто сегодня… настроения нет, считай так.
— Да не вопрос, Тох, — развел парень руками в разные стороны. — Все в порядке.
Попрощавшись с друзьями и послав вымученные улыбки девушкам, Антон покинул клуб с чувством облегчения, а садясь за руль автомобиля, так вдавил педаль газа в пол, что мгновенно сорвался с места, оставляя позади себя клубы серого дыма. Домой. К отцу.