Крик петуха
Шрифт:
— Что за польза от наряда, если от него настроение портится?
— А у меня уже не портится. Я почти привык. — Цезарь словно поддразнивал Витьку. И судьбу…
Терпеливо, но настойчиво Витька сказал:
— Посмотри. Эта роба тебе уже мала, ты подрос…
И правда, рукава были коротковаты, незастегнутые манжеты штанин болтались выше щиколоток. Цезарь скакнул опять.
— Зато карманов много. Я и фонарик взял, и спички, и зерно для Петьки насыпал.
— А что, мы в Луговой отправимся?
— Почему
— Могло и показаться, — неохотно сказал Витька. Что-то расхотелось ему к Башне. То есть с Цезарем расхотелось. Боязнь какая-то.
— Как же может показаться сразу двоим? — наивно спросил Цезарь. Он еще не чувствовал Витькиных опасений.
— Очень просто, — буркнул Витька. — Петух орал где-нибудь в окрестностях, а я сдуру решил, что там. А тебе почудилось задним числом, когда я спросил.
Цезарь не заспорил против такой очевидной глупости. Сказал миролюбиво:
— Мы легко можем проверить, кричал ли Петька. Ты ведь знаешь где.
Витька знал. Но спросил с новым беспокойством:
— А дома тебе что скажут? От Башни-то мы вернемся не раньше чем через сутки.
Дорога была не близкая. У храма Девяти Щитов надо нащупать (ощутить нервами) дрожащую нить Меридиана, двигаться точно по ней через камни и буераки около мили, потом — первый локальный барьер. Оказываешься в безлюдной всхолмленной местности, идешь на северо-восток по берегу быстрой реки, находишь старую плоскодонку (их всегда много, хотя людей не видать), спускаешься по течению до похожего на присевшую кошку мыса, там снова барьер. Затем в километре от деревеньки, где всегда перекликаются собаки, надо подождать, когда тень от сухой березы упадет на черный горбатый камень, и шагнуть через эту тень… И тогда Башня рядом…
А обратно — через Луговой. Оттуда на Якорное поле, с него по туннелю на Полуостров и там, с Южного вокзала мегаполиса (с тихого запасного пути), уходит два раза в сутки товарный состав и после незаметного перехода через барьер оказывается на рельсах Окружной Пищевой…
Цезарь сказал беззаботно (или почти беззаботно):
— Папа в рейсе, мама на сутки в столицу уехала. Я велел Биму передать им, что ушел с тобой. Они… не очень волнуются, если мы вдвоем.
«Гм…» — подумал Витька. Но подумал уже почти весело. Боязнь уходила, не устояв перед доверчивостью Чека.
Да и в самом деле, что случилось-то? Ведь все хорошо. Солнце, лето. Цезарь топает рядом. И все это — настоящее, радостное. А страхи — смутные они были и пустые. Скорее всего, из-за досады после неудачного разговора с Люсей. Это, конечно, царапает душу, но… сколько можно-то? Надо радоваться тому, что есть. И тому, что будет. А будет встреча с ребятами у Башни. Петух орал, конечно, не из-за тревоги какой-то, а просто от полноты жизни. Но раз орал, значит, Пограничники там.
Орал
— Значит, в парк?
— Конечно! — решительно сказал Цезарь.
— А может, я схожу один? А ты дома подождешь…
— Фиг.
— Ты неправильно выражаешься, — поддел Витька. — Надо говорить «извини, пожалуйста, но фиг тебе».
Цезарь переливчато расхохотался, закидывая голову. Этакий мальчик-колокольчик из «Городка в табакерке». «А еще трусом себя считает», — подумал Витька со смесью досады и удовольствия. Но сказал для очистки совести:
— Лучше бы нам туда не соваться.
— Ты это каждый раз говоришь.
Да, Витька это каждый раз говорил. Когда снова несла их нелегкая в Верхний парк. Не мог Витька без дрожи вспоминать, как агенты Охраны правопорядка чуть не сцапали там Цезаря. Почему он, Витька, мог тогда забыть, что не только собой рискует, а прежде всего Цезаренком? Приключений захотелось болвану! Закружило голову обманное чувство удачи и безнаказанности… Зато после того дня всегда звенела в нем настороженная струнка, если был он вместе с Чеком: радуйся, но не зевай…
— Идем, пожалуйста, — нетерпеливо сказал Цезарь. — Мы же быстро. И никому мы там не нужны…
Что ни говори, а Верхний парк обладал какой-то притягательной силой. Словно в заброшенных аллеях и глухих закоулках застоялся воздух прошлых времен — когда жили на свете рыцари, феи, мушкетеры и гномы. Можно было отыскать здесь подземелья старинных береговых батарей, заросшие часовни в честь Хранителей. Стояла на берегу полузабытая бронзовая скульптура мальчишки, который когда-то спас город от вражеского десанта. Говорят, он посадил на бетонные сваи прокравшийся в реку монитор противника с чудовищной дальнобойной мортирой…
Мальчик стоял на низком, затерявшемся в траве постаменте, смотрел в заречные дали. Босой, с длинными растрепанными волосами, в просторной матроске с галстуком, в мятых штанах до коленей. Был он ростом с Витьку… Однажды, в октябре, Витька и Цезарь подошли к скульптуре и увидели пацаненка лет девяти и такую же девочку, которая накрывала плечи бронзового мальчика старой парусиновой курткой. Ребятишки глянули на подошедших серьезно и без боязни. Мальчик сказал:
— Ему холодно осенью. Пусть будет одетый…
— Конечно, Юкки, — отозвался Цезарь. И объяснил Витьке: — Они здесь часто бывают. А откуда они — не знает никто…
В этом тоже была загадка.
Но главная загадка — Театр Неожиданностей.
Собственно, никакого театра не было. Просто ветхая эстрада без крыши, с железной рамой, на которой когда-то, наверно, крепился занавес. Теперь от занавеса не осталось и воспоминаний. Не было и задника. Декорацией служил заречный пейзаж с вечерним небом. Спектакли всегда ставились после заката.