Крик петуха
Шрифт:
Филипп рассудительно возразил:
— Вот убеждусь… то есть убедюсь, что все в порядке до конца, тогда вернусь.
Рибалтер, Корнелий и человек в сутане прыгнули через борт вниз, потому что состав дернулся. Стояли под насыпью и смотрели, как едет платформа. Лысый, унылый Рибалтер нерешительно помахал рукой.
Витька поглядел на отца. Его омертвевшие руки и ноги вздрагивали в такт колесам. Но лицо было живое, он даже улыбался опять.
— Ничего, малыш. Выскребемся…
До сегодняшнего дня он никогда не говорил «малыш». Витька прикусил губу
Окраина Реттерберга быстро убежала назад, потянулись привычные заболоченные луга. Так и будет до того места, где поезд чиркнет по краю соседнего пространства, скрежетнет ржавым тормозом, остановится на пару минут. И тогда…
«Ох, а как я стащу его вниз?» — подумал Витька об отце. Там, в Реттерберге, это никому почему-то не пришло в голову. Все, наверно, считали, что Витька уезжает в такой благословенный край, где не может быть никаких трудностей и проблем. Даже минутных.
«Ладно хоть, что Филипп не смотался», — подумал Витька и взглянул на него. Тот гладил присмиревшему Петьке гребень, тихонько теребил бородку… И вдруг Петька рванулся, прыгнул на трясущийся пол! Подскочил и заорал! Так же коротко и яростно, как недавно у Башни. Филипп кинулся к нему, Витька вскочил на ноги.
И сразу увидел улан.
Они мчались параллельно поезду на своих черных дисках — одноколесных мотоциклах без рулей. Пять человек. Справа и слева догоняли платформу. Размытые в воздухе от скорости диски едва касались травы. Два улана были метрах в пятидесяти, два других ближе. А один летел по насыпи рядом с платформой, Витька видел его голову в круглом шлеме и черные кожаные плечи. Вот он выгнулся, положил свои лапы на дощатый борт за спиной у Филиппа. Хочет прыгнуть на платформу?
— Филя! — заорал Витька.
Филипп рывком оглянулся и (маленький, а молодчина!) босой пяткой вдарил по пальцам улана. Тот оскалился, отпустил на миг и вцепился в борт снова. И тут с грозным кликом ему в лицо ударился Кригер! Этакий ком взъерошенных от ярости перьев и когтей! Ударился, отскочил, упал на пол. Улан исчез. Прыгнув к борту, Витька увидел, что улан, как большая черная кукла, катится отдельно от диска по насыпи.
В это время ударили выстрелы. С двух сторон. Пули расщепили борта и ушли в стенку переднего вагона… Витька не испугался сперва, удивился только: «Они что, с ума сошли? Здесь же люди!» Пуля вспорола мешок, пыль попала в горло.
— Ложитесь, идиоты! — заорал отец. — Быстро!
Витька толкнул Филиппа, тот послушно упал, ухватив и прижав Петьку. Сам Витька брякнулся на коленки, глянул через правый борт. Два улана мчались метрах в двадцати и картинно целились из длинных пистолетов — держали их двумя руками.
Тут Витька наконец со всей ясностью понял, что их хотят убить. Отца, Филиппа, его самого — Витьку Мохова. Эта догадка тряхнула его и страхом, и отвращением. Отвращения было больше. Такого сильного, что электрическим
— Ладно, — всхлипнув, сказал Витька. И даже не дернулся, когда свистнуло над головой. Только с радостью подумал, что отца и Филиппа защищают мешки.
— Ложись! — опять заорал отец.
— Сейчас…
Рядом, у колена, дребезжал обломок толстой крепежной проволоки. Витька с неожиданной для себя отчаянной силой согнул железный прут в виде буквы «Р» с длинным узким кольцом. Получилось вроде пистолета: рукоять и ствол-стержень. Тут же Витька всеми клеточками тела вобрал в себя из воздуха электричество и сжал энергию в тугой огненный шар. Посадил его на кулак, сжимающий рукоятку «пистолета».
…Ни разу в жизни он раньше не делал такого. Там, в парке, когда их с Цезарем чуть не сцапали, шарик рванулся все-таки сам. А Витька эти шарики жалел. Он даже думал иногда, не живые ли они.
Но сейчас выхода не было.
Витька навел стержень на мчащуюся черную фигурку и толчком нервов метнул шарик вперед. Чтобы он взорвался перед лицом улана!
И белая звезда с треском вспыхнула! И наездник слетел с диска, встал на голову и потом еще долго кувыркался в траве.
— Вот так!
Мстительное веселье подстегнуло Витьку. Он прыгнул к другому борту. Не слушая криков отца и Филиппа, вскочил на мешок. Зажег новый шарик. Рядом опять свистнуло, но теперь Витька был в яростной уверенности, что ни одна пуля его не зацепит. Он послал шарик в улана, и еще один враг закувыркался вдоль насыпи, как набитый ватой манекен.
— Не смей! — кричал отец. — Нагнись! Витенька!
А Витька — опять у другого борта — целился еще в одного улана.
— Укусила пчелка собачку, — сказал он сквозь зубы. — За больное место… за спину… Ах, какая злая скотина… Вот какая вышла подначка…
Трах! Вот так…
Оставался всего один враг. Витька опять кинулся направо. Улан мчался уже метрах в семи — сбоку от платформы. Но тут отец хрипло, с паникой в голосе заорал опять:
— Ложись! Убьют же!.. — И покрыл Витьку таким жутким ругательством, что он брякнулся на тряский пол, будто получил доской под коленки. И взмок от обиды, от стыда за отца. Мельком увидел перепуганное лицо Филиппа, трепещущие крылья Кригера… Ладно, все потом… Глянул через борт. Улан мчался совсем рядом. Витька кожей, и нервами, и всей душой напрягся, вбирая в себя электрическое поле. Не вышло. То ли кончился запас сил, то ли дикий крик отца подрубил его волю.
А улан летел с той же скоростью, что поезд, и потому казался неподвижным. Он сидел прямо, скрестив руки на груди, и смотрел на Витьку. Лицо его было деревянно-твердое, с насмешливо-жестким ртом…
— Кр-ра!! — как-то по-вороньи вдруг завопил Кригер и, вырвавшись от Филиппа, сел на борт рядом с Витькиной головой. Перья топорщились от летящего навстречу поезду воздуха. — Кр-ра-а!!!
И Витька увидел. И запоздало, беспомощно ужаснулся: в спрятанном под локоть кулаке улана был сжат маленький тупой револьвер. Глазок вспыхнул желтым огоньком.