Крик прошлого
Шрифт:
глупыми романтическими чувствами, как кто-то мог подумать. Дело было совершенно не в
этом. Дело было в том, что на пороге столовой застыл Джеймс, а его внешний вид был
настолько ужасен, что я даже не могла поверить в то, что он все еще держится на ногах. Его
лицо напоминало смесь самых разных синяков. И они сменялись самыми разными
оттенками: начиная от лилово-красных и заканчивая коричнево-зелеными. Его нижняя губа
была разбита. В глазах
лучше лица, но его скрывала серая одежда.
За парнем пристально следили санитары, которые молчаливыми истуканами рассеялись по
всей столовой. Когда Джеймс шел к месту выдачи пищи, он заметно хромал и поэтому
продвигался значительно медленней многих больных. Тем не менее, парень не сопел, не
стонал и уж тем более не кричал. Он выносил свою боль с видом настоящего воина, которого
не так-то просто сломить. Джеймс стиснул зубы с такой силой, что заиграли желваки, но все
же шел с гордо поднятой головой и прямой осанкой.
Я следила за Джеймсом, пока он медленно шел к злобным работникам столовой, набирал еду
и ковылял в противоположную от меня сторону. Все это время мне хотелось, чтобы парень
поднял на меня взгляд и дал понять, насколько все плохо. Но он этого не сделал. В течение
всего завтрака Озборн ни разу не посмотрел на меня, и от этого становилось как-то не по
себе. Тем не менее, я решила не бить тревогу раньше времени и вполне спокойно съела
отвратительную на вид и вкус кашу из непонятных сортов зерна (если это вообще было
зерно). Затем пошла в общем потоке больных к процедурным. Там мы прошли еженедельный
осмотр, а после отправились на прогулку во двор лечебницы.
Свежий летний воздух приятно ласкал лицо. Устроившись на своем небольшом холмике, я
отстраненно заметила, что ночью дождя не было, а, следовательно, и грома тоже. Один ноль
в пользу галлюцинаций. Наверное, не стоит говорить, что после такого небольшого открытия
и без того плохое настроение лишь ухудшилось?
Тим, как обычно, плюхнулся рядом со мной и стал нервно щипать травинки. Он нервничал, и
мне стало немного стыдно. За все утро я даже не вспомнила о его существовании, а ведь Тим
— мой лучший друг. Что бы он вчера ни наговорил, я никогда не отвернусь от него.
– Тали, - тихо проговорил парень слегка дрожащим голосом.
– Я знаю, что ты злишься на
меня. Я и сам на себя злюсь. Мне не стоило говорить все те вещи, которые…
– Все хорошо, - уверенно проговорила я, прерывая Тима.
– Я не злюсь на тебя.
Парень отчаянно завертел головой
– Нет, ты должна злиться, - ответил Тим, и в его взгляде полыхнула злость и одновременно
печаль.
– Ты была права, когда говорила, что эти твари делают с нами. Я всегда знал, что они
забираются в наш мозг так глубоко, как никто другой, а потом разрушают его. Наверное…
наверное, им уже удалось сломать меня, - на этой фразе голос парня предательски дрогнул, и
он с силой сжал трясущиеся кулаки.
– Я знаю — они что-то сделали со мной. Заставили
усомниться в единственном дорогом мне человеке, и это ужасно.
– Тим, - прошептала я, глядя на терзания своего друга.
Это было ужасно: видеть его таким сломленным. Сейчас моя злость и обида, которая
затаилась где-то глубоко внутри меня, казались мне просто нелепыми. Тим никогда не предал
бы меня. Я могла верить ему больше, чем себе самой. Он был неотъемлемой частью моей
души, и я не хотела, чтобы этой части было плохо. Во что бы то ни стало я должна была
защитить его.
– Тим, все хорошо, - прошептала я, сжимая его дрожащие кулаки в своих ладонях. Парень
смотрел вниз, на наши руки, и длинные пряди волос скрывали от меня его лицо.
– Тим?
Долгое время мой друг не поднимал на меня взгляда, борясь с нахлынувшими эмоциями. Ему
всегда давалось это слишком тяжело. Но вот, наконец, он поднял на меня взгляд светло-карих
глаз, в которых явно застыла тревога и чувство вины.
– Ты мой лучший друг, Тим, - проговорила я очень отчетливо и глядя прямо в глаза парню.
– И
никто никогда этого не изменит. Ясно?
Тим поджал губы, выражая сомнение, но все же медленно кивнул. Его тело слегка
расслабилось, и мы погрузились в свои мысли, сидя под теплым летним солнышком. Я
чувствовала прохладную и сухую ладонь парня, который все еще сжимал мою руку. Теперь
желание узнать правду об экспериментах на живых пациентах стало еще сильнее. Что, если
Джеймс был не единственным подопытным? Как часто я замечала, что Тима запирают в
палате на целые дни, а иногда даже недели? И исчезновения скольких людей я еще не
заметила?
Наблюдая за гуляющими больными, я мысленно пыталась запомнить каждого из них.
Женщина средних лет со спутанными волосами и слишком морщинистым лицом. Она
раскачивалась назад-вперед, теребя какую-то веревку в руках. Мужчина с блестящей
лысиной и глазами навыкате. Он постоянно бормотал что-то себе под нос. Девушка, которой