Крик
Шрифт:
На улице со вчерашнего вечера падал мелкий снег, самый приятный. Не люблю снег хлопьями, он потом тает и кроме неприятностей больше ничего не остается. А вот мелкий, даже игольчатый снежок, вот это да. Такой останется надолго, до конца зимы. Если на улице было не холодно и не было ветра, то выходила на одну остановку раньше и шла пешком. Сегодня же утром я опаздывала. С командировки вернулся Валерик, мой любимый мужчина, мой муж. Кажется, не видела его целую вечность, так соскучилась, что не смогла отлипнуть от него весь вечер. Все рассматривала его как в первый раз. Казалось, что все не то, что я забыла его. Старалась вспомнить каждую царапинку на его теле, каждую морщинку, каждый
Сегодня как никогда загружен день, целых семь уроков. Новая тема, значит все говорить и говорить. 10 «А» самый любимый класс, почему так? Ребята как ребята, но они умеют слушать. Я всегда была против того, чтобы классы формировались по успеваемости. Вот и получалось, что в одном классе одни отличники и хорошисты, которые и без тебя все понимают, а в другом все наоборот.
Когда впервые вошла в класс в должности учителя, было так страшно. Хотя это и был третий класс, они и сами, наверное, меня боялись, моего строгого вида. Потом Тамара Ивановна, мой первый наставник, так и говорила, что я набросилась на них как коршун. После всегда старалась подходить к ученикам как к равным себе. Могла с ними просто сесть и, шепчась, по секрету втихушку попить чайку.
На второй год мне дали свой класс, повезло с ними. Сперва ученики не хотели принимать меня в свой круг, с подозрением смотрели, будто доложу кому-то, а потом поняли, что я такая же, как и они, только чуть старше. Правда приходилось держать дистанцию, трудно мне это давалась. Так и хотелось иногда дать подзатыльник или еще лучше пнуть коленом под одно место, заслуживали иногда за свои поступки. А если прогуляют чей-то урок, первым делом шли ко мне каяться. Мне это нравится, правда иногда они становятся навязчивыми, чуть что, уже у меня жалуются, рассказывают секреты, просят совета. Стало тяжело.
Урок начался по обычной схеме, быстрый опрос, а потом тема. И так все семь занятий. Я очень устала, зато завтра нет ни одного урока, только классный час, разбор полетов за неделю и все. Просто настоящий выходной посреди недели. Жаль, что он выпадает только через неделю.
До начала классного часа еще больше двух уроков, но надо проверить самостоятельные. Я взяла стопку тетрадей, ручку и начала методично проверять. Иногда мне было смешно за ответы, но каков ответ, такова и оценка. Я откладывала тетрадь в сторону, выставляя в журнале оценку, и брала следующую.
Проверив одну из тетрадей, Оли Сидарчук, наверное, одну из лучших представителей в классе, нащупала какие-то листки в самом конце тетради. Перевернув страницы, наткнулась на любительские фотографии. Они стразу бросились в глаза. В них не было той лощености, что дают современные фотографии, они были сделаны еще дедовским методом, через негативную пленку. Черно-белые снимки, немного в царапинах и со слегка помятыми краями. Но меня не это так привлекло, а то, что было на них заснято. Закрыв тетрадь, я посмотрела в сторону двери. Тишина, идут уроки, в коридоре никого. И все же я подошла к двери, проверила как она закрыта, потом вернулась к столу и взяла в руки Олину тетрадь.
Пока я ходила, в памяти плавали обрывки увиденного. Меня это сильно задело, но почему вот так? Села, постаралась как ни в чем не бывало открыть тетрадь, но мне это не удалось. Пальцы открывали все не те страницы. Наконец-то я раскрыла там, где лежали фотографии. На них была сфотографирована молодая женщина. Она стояла, облокотившись спиной на стену, руки за спину, гордо поднятая голова. И эта прическа начала семидесятых, ее ни с чем нельзя спутать, кудрявая с начесом, такую носила моя мама. На ногах шлепанцы, как
Я положила фотографию и хотела закрыть тетрадь, но не смогла, что-то здесь было не так, что? Мне довелось многократно смотреть на фотографии обнаженных девиц, да я ведь и сама женщина, но то были журналы. Иногда я вытаскивала их из-под сиденья некоторых учеников. Но там были иные снимки, пошловатые, натянутые, ненастоящие, в них не было жизни. Еще раз внимательно посмотрела на снимок. Женщине было примерно 20 лет или чуть больше, она выглядела очень юно. Что-то робкое в ней было, нежное, мягкое и даже теплое, но что? Я посмотрела в окно. Встала, подошла к доске, зачем-то взяла мел, как будто хотела что-то написать, а потом вернулась к столу и, сев, опять открыла тетрадь.
И тут я поняла, что было не так. Женщина была не просто обнаженной, она была как девочка голой. У нее не было того самого черного пушка, что должен соединять ее длинные ноги. Там было голо, чисто и откровенно. Этот контраст ее возраста и обнаженного лобка делали ее наготу трогательной, невинной, убаюкивающей. Даже могла бы сказать, слишком откровенной.
Глубоко вздохнув, перевернула снимок, там была надпись: «Анапа, август 1976 г.». Я взяла второй снимок. Там была эта же женщина, она сидела на лошади. Брючный костюм обтягивал ее тело, в руках она держала маленький хлыст, глаза смеялись. Чему она так веселилась? Два этих разных снимка. В одном случае женщина обнажена, но такая серьезная, а на другом все наоборот: одетая и от души смеющаяся. Как будто я заглянула за ширму, посмотрела с другой стороны на ее жизнь. Еще раз взглянула на снимок, где она стоит в одних шлепанцах, теперь я узнала ее, это была Олина мама. Сразу вспомнила ее на собрании, такая строгая, немного полноватая, энергичная, всегда в совете родителей. Теперь я видела ее совсем другой. В этот момент зазвонил звонок, извещая о конце урока, я вздрогнула и резко закрыла тетрадь. Я не думала изымать данный снимок, это из семейного девичьего альбома, и пусть он останется у Оли.
Валерик еще не пришел с работы, отчитывается, будет как всегда к девяти, жаль. Грустно вздохнув, я пошла в ванную. Руки сами сняли с меня всю одежду, я включила душ и подставила голову под теплую струю воды. Было спокойно и легко. Такого состояния у меня уже давно не было. Стояла под струями воды, что текли по мне, и таяла. Насладившись моментом и согревшись, хотя и не замерзла, я открыла шкафчик, достала лезвие, которым бреется Валера. Внимательно посмотрела на него, как будто не видела раньше. Взяла пенку для бритья и нажала на крышку, шипение, и на ладони осталась большая воздушная белая горка. Размазав ее, я прикоснулась к ним лезвием, секунда замешательства, а потом лезвие срезало первые волоски.
Закончив бриться и смыв остатки пенки, я стояла посреди ванной и смотрела в зеркало на свое произведение. Нагота. Пальцы невольно тянулись, чтобы прикрыть свою откровенность. Осторожно я сперва коснулась живота, а потом оголенного бугорка. Ощущала себя вновь рожденной, чистой и невинной. Стояла и смотрела на свое тело, что отражалось в зеркале, такое знакомое и в то же время такое чужое. Я любовалась им. Я ощутила внутри себя жар.
Утром с трудом встала, глаза не хотели открываться, я не выспалась, но была счастлива. Хотелось творить, хулиганить, петь, прыгать, топать ногами, у меня было отличное настроение. Поцеловав Валерку, убежала на работу, сегодня он отсыпался, ему повезло больше чем мне. Мое новое перевоплощение в ванной так ему понравилось. Или мне? Кому больше, я так и не поняла. Но только под утро, уже изнеможденная, я упала ему на грудь и уснула.