Криминалистика по пятницам

Топильская Елена Валентиновна

Внезапно кто-то сзади обхватил меня руками и по-совиному гукнул в ухо.

– О господи, Юра!

– Испугалась? – довольно спросил сорокасемилетний заведующий моргом; это он, словно пятиклассник, радовался, что сумел неслышно подкрасться к следователю прокуратуры и напугать его таким детским способом.

– Испугалась, – польстила я ему. Пусть человеку будет приятно.

Юра еще поулыбался мне, обняв за плечи, но глазами уже шарил по скрюченному на столе телу. Трупное окоченение, похоже, еще не разрешилось, тело никак не хотело распрямляться, согнутая спина и поджатые ноги еще хранили форму коробки. Юра снял руку с моего плеча, вытащил из

кармана халата резиновые перчатки, щелкнул ими, натягивая на пальцы, и потянулся к секционному столу. Они с Задовым стали осторожно расправлять конечности мертвого субъекта и вполголоса перекидываться отрывистыми репликами:

– Больше суток, похоже.

– Да, смотри, мышцы уже подаются.

– Стаз…

– Значит, сутки?

– Я бы сказал, тридцать – тридцать шесть часов. Вот, смотри, трупные пятна бледнеют, но не исчезают.

– Пиши, Маша, трупное окоченение значительно выражено во всех обычно исследуемых группах мышц… Трупные пятна фиолетовые, разлитые, при надавливании слегка бледнеют, но не исчезают…

Ленивый Задов решил использовать меня как писаря, диктуя мне трупные явления. А ведь должен сам указать их в своей табличке, но спорить я не стала, послушно записывая все, что он мне диктовал. Было время, когда он не гнушался мне листы протокола прокладывать копиркой и скалывать их скрепочкой.

– Юра, – позвала я от своего подоконника, куда благоразумно удалилась, потому что, когда они начали ворочать труп, от него сильнее пошел запах. А они как будто его не чувствовали. В американских фильмах я видела, как агенты ФБР, придя в морг, засовывают в ноздри специальные тампоны, пропитанные особым составом, чтобы свести к минимуму обонятельный дискомфорт и не хлопнуться рядом с трупом от отвращения, а нашим – хоть бы что.

– Ну? – бросил он, не оборачиваясь.

– Юра… Скажи мне, а были в последнее время обезглавленные?

– Чего? – он покосился на меня, воздев руки в перчатках над трупом, точно дирижер, вдохновляющий оркестр.

– Были уже трупы без голов? Или головы без тел?

Юра задумался, не опуская воздетых рук.

– В прошлом году была парочка… Или, подожди… Нет, не в прошлом году, а два года тому.

– А в последнее время?

– Вроде не было. А что? Ты у областников спроси, может, в области завалялись…

Он говорил рассеянно, весь уже поглощенный исследованием трупа, хоть и не был дежурным экспертом. Просто, как и я, не мог спокойно пройти мимо интересного случая.

– Температурку не мерил еще? – спросил он у Задова.

Задов сосредоточенно качнул головой. Он уже вынул из своего экспертного чемодана и положил ректальный термометр на стол рядом с телом.

– Ребята, пальцы откатаем ему? – вмешалась я из своего угла, чтобы они не забыли о насущном.

Юра ласково кивнул мне.

– Не извольте беспокоиться, в лучшем виде сделаем. Как там Евгеньич поживает? – поинтересовался он, имея в виду Горчакова.

– Нормально. У него младшая дочка школу закончила, поступает.

– Погоди, у него ведь двое? Вторая тоже девочка?

– Старшая уже студентка.

– А твой?

– И мой тоже студент. Андрей Синцов тут на него посмотрел снизу вверх и отказался верить, что это мой маленький Гошенька, мальчик-с-пальчик.

– Да, растут дети. У тебя хоть парень, – вздохнул Юра. – А вот тут у нас что?

Это он сказал уже Задову, склонившись к трупу так низко, что мне со стороны казалось, будто он носом, и без каких-либо тампонов, водит по поверхностям тела убитого. В том, что этот человек

был убит, никто из нас не сомневался. Бывают, конечно, случаи сокрытия трупа человека, умершего в результате несчастного случая или собственных неосторожных действий, но рана от ножа на груди наводила на определенные мысли. Убили, конечно, в квартире, раз не поленились вынести труп, и убили знакомые или близкие, раз уж голова отрезана – не иначе как с целью затруднить идентификацию трупа. Кисти рук убийца не стал отчленять, и это означает, что потерпевший не имел при жизни проблем с законом. То есть запрос в Информационный центр успеха нам не принесет, разве что потом нам пригодятся пальцы, если вдруг установим место преступления, и придется привязывать потерпевшего к этому месту, доказывая, что он там бывал. Но я и не ждала, что будет легко.

Задов тоже приник носом к трупу.

– А вот это интересно, – пробормотал он. – Ну-ка, нюхни…

И они оба стали принюхиваться, а потом значительно посмотрели друг на друга и покачали головами.

– Так что там у Горчакова, говоришь? Куда девчонка поступает? – продолжил со мной общаться Щеглов, не оборачиваясь, так что можно было подумать, что это он с трупом ведет светские беседы.

– В универ. На экономический.

– Да ты что! На юрфак не пошла?

– Не-а.

– И твой тоже не на юриста учится? Вот это да! А я-то рассчитывал еще с вашими деточками поработать. Вон, у оперов отпрыски все как один в розыск подались.

– Нет уж, нафиг, – сказала я. – Я своему ребенку добра желаю. Если бы он работал в той же прокуратуре, куда пришла в свое время я… Там был порядок. А в той лавочке, во что наши органы превратились, работать невозможно. По крайней мере, честному человеку.

– Горчаков мне то же самое пел, слово в слово, – заметил Левка, – на дежурстве в те выходные. И вообще он как-то изменился.

– Лешка сейчас, по-моему, больше думает про семью, чем про работу, – ответила я.

– Вот и правильно, – отозвался Задов, не отрываясь от наружного исследования трупа. Вообще, они со мной разговоры разговаривали, уткнувшись в тело, лежащее на столе. – Время неспокойное, чем на происшествиях сидеть, пусть лучше дочек провожает и встречает. Вон, маньяк на маньяке и маньяком погоняет. Мне Синцов тут давеча жаловался, одного возьмешь – так сразу другой, как гриб из-под земли…

– Горчаков так и думает, – успокоила я Задова. – Ты же знаешь, какие мы все сдвинутые. У нас, чуть что, в голове сразу половина Уголовного кодекса всплывает.

– Точно. А у нас – половина судебной медицины, – пробурчал Задов, отец очаровательной девочки Аси младшего школьного возраста. – Горючими не пахнет, да? Значит, паяльник.

Последнее замечание он адресовал уже не мне, а коллеге Юре Щеглову. Они снова уткнулись в живот трупу и многозначительно кивали.

– Да, признаки воздействия высокой температуры.

– Но локально.

– В области гениталий.

– Паяльник, – подтвердил Задов, и Юра Щеглов согласно кивнул.

– Еще и пытали, значит.

– Где? – вскочила я со своего места.

Эксперты посторонились, демонстрируя мне следы пыток:

– Маша, – позвал Задов, – а вот тут татуировочка на пальчиках, сведенная… Та-ак, сейчас прочитаем… Ну-ка, Юра, ты позрячее меня, посмотри.

Однако и Щеглов не смог прочитать буквы, бледными прерывистыми линиями тянувшиеся по фалангам пальцев левой руки (ну, Задов, ну, глазастик! Я бы вообще не восприняла эти еле видные штрихи непонятного цвета как сведенную татуировку).