Криминальная история
Шрифт:
Когда Мерген навел порядок в прокурорском хозяйстве, выяснилось, что у него оказалась масса свободного времени. К спиртному он был равнодушен, жене не изменял, досуг свой заполнял возней с ребятней, работой по двору, игрой на бильярде, к которому пристрастился с недавних пор, и, естественно, охотой.
Друзья и сослуживцы, знавшие об увлечении Мергена, дарили ему на дни рождения ружья и разные охотничьи принадлежности. У него уже имелись «ижевка» 20-го калибра, пятизарядный карабин «Сайга» и мечта многих охотников – дорогой немецкий «Зауэр», двуствольный, 16-го калибра.
Поздним октябрьским вечером, накануне выезда на сайгачью охоту, он сидел
О сайгаках он, казалось, знал все. Эти реликтовые степные антилопы, занимающие промежуточное положение между газелями и козлами, современницы шерстистых носорогов и мамонтов, каким-то непостижимым образом сохранились в своем первозданном состоянии до наших дней. Причудливый вид им придавал нос-хобот, своеобразный теплообменник, согревающий вдыхаемый воздух, поскольку даже на ледяном ветру сайгаки достигали скорости 70-80 километров в час.
Мерген помнил те времена, когда тучи сайгаков мигрировали по бескрайним калмыцким степям; казалось, что горизонт шевелился от тысяч рыжевато-желтых спин в клубах поднятой пыли. Бывали случаи, что водителям транспорта приходилось останавливать свои машины и терпеливо ждать, пока огромное стадо антилоп не пересечет дорогу. Сайгаков было настолько много, что они вплотную безбоязненно приближались к человеческому жилью. В конце 60-х годов, во время сильной грозы, несколько перепуганных особей даже забежали на городские улицы столицы Калмыкии Элисты.
Неприятности для сайгаков начались со строительством канала Волга – Чограй и других более мелких каналов, как раз на путях миграции этих животных. Выработанный за миллионы лет инстинкт гнал древних антилоп по выработанному эволюцией маршруту, не предусматривающему глубоких и широких траншей. Сайгаки влетали на всем бегу в строящиеся, сухие каналы, ломая при этом ноги и позвоночники, и медленно умирали от полученных травм. Мергену доводилось видеть забитые телами антилоп участки каналов; некоторые из животных еще дышали, в их меркнущих, стекленеющих глазах читались недоумение и боль.
Затем, с начала перестройки разного рода коммерсанты стали скупать у населения сайгачьи рога и сбывать их фармацевтическим фирмам: якобы, из рогов получали какое-то ценное вещество, используемое при изготовлении целебных медицинских препаратов. Жертвой этого «фармацевтического» бума стали самцы-рогали. Самки рогов не имели. Раньше рогалей почти не отстреливали: мясо жесткое, с сильным привкусом мускуса, для еды не очень пригодное. Другое дело – мясо самки, нежное, ароматное и, главное, дешевое; а запеченная в духовке или на костре задняя ножка, нафаршированная чесноком, считалась верхом деликатеса.
И если прежде охотились преимущественно осенью, с сентября до первых чисел декабря, до начала гона, то теперь рогалей без устали били круглый год. А ведь каждый из них имел гарем от четырех до двадцати самок, которые приносили по одному – два теленка в год. В степи, буквально через шаг, можно было наткнуться на обезглавленную разлагающуюся сайгачью тушку или скелет. Браконьеры в спешке отрезали головы с бесценными
Популяция сайгаков резко пошла на убыль, калмыцкая степь опустела, оставшаяся часть антилоп ушла на северо-восток в Казахстан. Лишь небольшие группы этих животных изредка появлялись подальше от населенных пунктов, как и в нынешнем случае, послужившим поводом для предстоящей завтрашней охоты.
По правилам, охотники залегали цепью, используя складки местности, а загонщики на машинах, сделав большой крюк, гнали встревоженных, испуганных антилоп на стрелков. Причем, любителям надо было покупать лицензию на каждую отстрелянную голову. Промысловики, в годы переизбытка популяции, перегораживали степь рыбацкими сетями и в них загоняли сайгаков. Потом подъезжали к запутавшимся, бившимся в сетях обезумевшим животным и перерезали им горло, причем, всем подряд: и рогалям, и самкам, и телятам. Многие антилопы погибали от разрыва сердца в результате стресса. Такой варварский способ «охоты» также сильно подкосил численность сайгачьего стада. Человек, прежде чем уничтожить, как биологический вид, самого себя, планомерно ликвидировал все окружающее его живое.
Стрельба по сайгакам с двигающейся машины тоже по всем понятиям относилась к браконьерскому способу добычи. Но, Мерген полагал, что, как прокурор района, имеет право на такую маленькую привилегию, также как и на охоту без лицензии…
Наутро следующего дня, спозаранку, компания охотников завтракала в егерском домике, в пяти километрах от села. Закусывали крупными кусками жареной кабанины; вчера младшему егерю удалось завалить в камышах крупную самку. Мерген позволил спутникам выпить только по одной рюмке водки, сам лишь пригубил – «за удачу!». Уже заканчивая завтрак, Мерген спросил у старшего охотинспектора:
– С Валдисом вопрос решил?
– Еще вчера я отправил его проверить восточную зону района, а это на границе с Астраханской областью, - ответил тот.
Валдис, латыш по национальности, появился в райцентре еще при советской власти, был направлен егерем по распределению после окончания техникума. Женился на калмычке, да так и осел в засушливом калмыцком селе, вдали от туманной мороси своей малой родины. Суровый, немногословный прибалт сразу снискал себе славу бескомпромиссного борца с браконьерами. Он штрафовал и привлекал к административной ответственности всех и каждого, кого удавалось взять с поличным, даже родственников жены, что, естественно, приводило к семейным скандалам. Супруга, доведенная до предела попреками многочисленных родичей, как-то сказала ему в сердцах:
– Из-за тебя я перессорилась со всеми родственниками, чурбан ты бесчувственный! Я ухожу от тебя!
Валдис, немного подумав, сказал ей тогда:
– Мне очень жаль, что ты так решила! Но это моя работа. Если я буду делать ее неправильно, я перестану уважать себя. Ты этого хочешь? Скоро сайгаков совсем не останется.
– Их и без тебя перебьют!
– ответила жена, но решение свое изменила.
Даже когда Валдис сильно волновался, на его бесстрастном лице не появлялась и тени эмоций, лишь усиливался тяжелый прибалтийский акцент. Во время того разговора с женой акцент был особенно заметен.